С дальней окраины послышалось раскатистое «ур-ра-а!» и частая стрельба, перемежаемая приглушенными взрывами, – основные силы их батальона, пользуясь хаосом, который посеяла в тылу немцев первая рота, вновь перешли в лобовую атаку и на сей раз добились успеха, ворвавшись в деревню с юга. «Фрицы» продолжали отчаянно сопротивляться еще с полчаса, но перелом в бою уже наступил – немцев, зажав с двух сторон между атакующими ротами, медленно, но верно вытесняли из села. Марченко со своим отделением, при поддержке трофейного пулемета старшины, который стал очень весомым дополнением к штатному «дегтярю», принял в этом процессе посильное участие, успев под конец подстрелить еще одного немца, перебегавшего между какими-то пристройками. И лишь после того, как последние вражеские солдаты убрались из деревни и прекратился обстрел с опушки леса, прикрывавший этот отход, Рома смог перевести дух.

К присевшему на лавочку у калитки Марченко подошел Филатов, подсел рядом, облокотив на забор трофейный пулемет:

– Ну что, Рома, кажись, справились!

– Справились. Хорошо «фрицам» наподдали. И минометы отбили… Правда и нам досталось – у меня двое раненых, да еще тот, что на пулеметчика первым нарвался…

Старшина пожал плечами и полез за своим любимым кисетом с махоркой:

– Война… Твоим еще повезло, да и сам ты молодец. Второму взводу куда больше досталось. Почитай половину повыбило. Да и твой лейтенант тоже хорош, блин!

– Живой хоть?

– Да вроде живой. Челюсть вдребезги, да половины зубов не хватает. Рожа такая, будто его лошадь подкованная лягнула, но вроде жить будет.

– Ну и ладно, пусть себе лечится. Нам без него спокойней будет, а то шебутной он больно.

– Угу. Молодой он еще воевать.

– Точно. Вместо него тебя назначат?

– Наверно. Пока нового не пришлют.

– Да то еще когда будет… Повоюем, Митрич?

– А куда мы денемся?

– Тоже верно…

Содержательный разговор был прерван видом небольшой кучки немецких пленных, которых бойцы из третьей роты прогнали по деревенской улочке мимо младшего сержанта и старшины, мирно беседующих на лавочке. Пленные выглядели невзрачно и совсем не воинственно: оборванные, грязные, небритые, все какие-то помятые… Большинство было одето в выглядевшие не слишком теплыми и удобными шинели, некоторые вообще были обряжены во что-то непонятное. Брели «фрицы» как-то понуро, словно побитые дворняги, смотрели в основном под ноги, стараясь не встречаться взглядами с победителями. Словом, только что захваченные пленные ничем не напоминали грозных завоевателей – люди как люди. Глядя на них, как-то не верилось, что это те самые немцы, которые за пару лет сокрушили всю Европу и совсем недавно вдрызг разгромили Красную армию, оказавшись в итоге здесь – в Калининской области, удаленной от границы на тысячу с лишком километров. И еще не верилось в то, что виденная позавчера во время марша сожженная дотла деревенька с парой повешенных колхозников, на груди которых болтались фанерные таблички с надписью «бандит и поджигатель», – это тоже их работа. Ну, или других, таких же. Внешность бывает обманчива…

После того самого первого боя, в котором состоялось боевое крещение их бригады, сражения практически непрерывно громыхали всю зиму. Советские части то наступали, тесня и выдавливая врага на запад, то отчаянно оборонялись, отражая яростные контратаки. Посреди кровавой круговерти боев приходили и уходили новые командиры и подчиненные. Старлей, командовавший первой ротой, в которой служил Роман, через месяц стал комбатом, заменив раненого при артналете капитана. После него на должности ротного никто не задерживался больше трех недель: молодые лейтенанты – вчерашние школьники или наспех переученные студенты приходили и уходили, кто-то в госпиталь, а кто-то и вовсе с концами. Рома даже не запоминал их толком – зачем? Его взводом почти все это время командовал Филатов, и Марченко такое положение дел вполне устраивало.

Но пару недель назад, когда немцы перешли в наступление и стали теснить советские части, стало совсем плохо. Настолько, что Ромке пришлось принять командование взводом, состоявшим, несмотря на постоянно прибывающие пополнения, аж из восемнадцати человек. Старшина теперь командовал вторым (и последним) взводом, в котором было на одного бойца больше. Роту возглавлял единственный оставшийся в строю лейтенант, даже политрук пропал – после очередного немецкого авианалета неделю назад смогли найти только его сапог, так что «комиссар» числился пропавшим без вести, хотя никто в роте на этот счет иллюзий не питал.

Сегодняшний денек – первый по-настоящему весенний, был не только погожим, но и на диво спокойным: ни тебе обстрелов, ни атак, даже разведчики в небе не летают! Чудеса, да и только. Только вот в чудеса Марченко верил не особо, а значит…

Ход Роминых мыслей прервали тяжелые шаги – кто-то пробирался к облюбованному им бревнышку по чавкающей весенней грязи. Приоткрыв зажмуренные глаза и приставив ладонь козырьком ко лбу, Марченко понаблюдал, как Филатов, слегка припадая на правую ногу, куда его третьего дня, во время артналета, клюнул на излете осколок, прошлепал через большую лужу с талой водой и примостился рядом с ним на бревнышке. Едва старшина устроился со всеми удобствами, подложив под зад пустой вещмешок и вытянув больную ногу вперед, как Рома задал вопрос, не дававший ему покоя с самого утра:

– Что-то тихо сегодня… неспроста. Опять немцы чего затевают, как думаешь?

Старшина похлопал себя по карманам в поисках каких-нибудь табачных запасов, но, вспомнив, что самолично прикончил их еще позавчера, бросил это бесполезное дело и, сдвинув шапку на затылок, зажмурил глаза, принявшись греться на солнышке. Марченко, успевший в совершенстве изучить привычки старшего товарища, терпеливо ждал ответа и, наконец, дождался:

– Да мало ли? Может, снаряды у них закончились. Видал, погода какая? Думаешь, легко по такой грязище снабжение подвозить? А может, выдохлись они – чай, последние бои и им нелегко дались… Не важно это уже – сегодня не полезут, по всему видать, а завтра…

– Завтра поздно может быть. Думать сегодня надо, пока дают.

– Пусть другие думают, а нас сегодня с позиций снимают – завтра нас здесь уже не будет.

– Ни хрена ж себе! Точно?

– Точно. Посыльный из штаба бригады прибегал, а я как раз у комбата был – снимают нас с фронта.

– А куда?

Филатов флегматично пожал плечами:

– Вначале в тыл, на переформирование, а там видно будет.

Выдав эту фразу, старшина разлепил зажмуренные веки и, повернувшись к Марченко, закончил свою мысль:

– Выходит, выжили мы с тобой, Рома, глядишь, и еще немного поживем!

* * *