Ленни покачал головой.

– Пёрл была небезупречна именно так, как надо. Годы напролет искал я ее – мне не хотелось все испортить, как мне это удалось в первом браке. Катастрофа. Но через час после встречи с Пёрл я знал, что она – как раз та самая. Я видел это в ее лице. Ощущал это до самой глубины души. Наша встреча должна была случиться. И знаешь, что произошло дальше?

Я ждал продолжения.

– Мы поженились. Она стала моей второй женой. Пёрл была джазовой танцовщицей. Приехала из Новой Зеландии. Она жила и дышала музыкой. Мы провели медовый месяц на Фиджи, пили манговый нектар под звездами, – Ленни примолк, лицо сделалось мечтательным. – Мы вернулись сюда, купили этот дом и зажили вместе, – покачал головой. – Счастливы были на всю катушку. Знаешь, можно прожить, не осознавая, насколько ты одинок, всю жизнь, пока не влюбишься.

С некоторым усилием Ленни выбрался из кресла, сходил к себе и вернулся с фотографией в серебряной рамке. Протянул ее мне. На снимке была ясноглазая женщина в каштановых кудрях.

– Красавица, правда? Но через месяц после свадьбы у нее нашли рак яичников. Еще через пять месяцев она умерла. У меня с ней было всего десять месяцев, – Ленни замолчал, и я заметил слезы. – Но те десять месяцев… величайший подарок в моей жизни. И делались они все слаще, день ото дня. Слаще – но не проще. Это был ад. Врачи, операции, химиотерапия, лекарства. Она таяла на глазах, у нее выпали волосы, но она была великолепна. И становилась все прекраснее, каждый день, до самого конца. Я прожил за те полгода больше, чем за всю остальную жизнь.

Ленни смотрел в сторону какое-то время, а потом произнес:

– Никогда не чувствуешь себя живее, чем рядом со смертью.

Я уехал от Ленни в тот вечер, изумляясь, насколько разными бывают истории – как одни заставляют нас смеяться, а другие плакать. Размышлял о историях на сон грядущий, под которые мы засыпаем, о дзэнских притчах, что, наоборот, будят нас своими странными, парадоксальными поворотами. Есть и другие байки с таким же действием – они подкрадываются незаметно, когда мы меньше всего их ждем. Последняя байка Ленни что-то во мне открыла. Я почуял это, как только вышел от него: мир показался мне ближе. Дорога домой и сам дом, когда я увидел его, поджидавший меня у крыльца мешок с мусором – ничто не изменилось, но я обнаружил, что вижу все это гораздо яснее. Не лучше и не хуже прежнего, а попросту с глянцем подлинности.

История о Пёрл проникла в меня глубоко и дальше неделю за неделей всплывала вновь и вновь, особенно по ночам. Я думал о смерти – не только о смерти отца, о ней-то я размышлял долгие годы, но и о своей собственной, которой избежал благодаря удалению опухоли. Осознал, что, целиком сосредоточившись на возвращении себе голоса, я толком не проникся мыслью, до чего близок был к смерти.

Однажды я проснулся перед самым рассветом и по привычке заглянул к детям. Илайджа крепко спал. Я долго на него смотрел при свете ночника – и на флажки, разбросанные по всей комнате. Он недавно взялся изобретать флаги стран, какие сам же придумал, – там жили Крошки Бини[9]; флаги были сделаны из деревянных кулинарных шпажек и клочков белой простыни, которую нарезала Тали. Сколько-то флажков лежало в корзине, я порылся в ней и извлек то, что искал. Флажок еще не был раскрашен, и я его позаимствовал. Уселся по-турецки на пол и стал им размахивать.

Минуту спустя проснулась Микейла, потерла глаза и выбралась из постели. Подошла, устроилась у меня на коленях. Дочка молча смотрела то на флажок, то на меня, и я ощутил себя самым везучим человеком на свете.

На следующее утро я пек блины детям на завтрак – такое у меня любимое отцовское занятие. В голове крутилось «О, что за дивное утро!» из мюзикла «Оклахома!», и пусть и не спеть мне, я ее насвистывал. В то утро я стал поваром забегаловки: дети заказывали мне разные блины, и я послушно исполнял все их пожелания.

– Мне с буквой «И», – попросил Илайджа.

– А мне – с «М», – сказала Микейла.

Пока пек им блины, я посматривал на них – и вдруг ощутил нечто странное, и назвать это чувство не смог. Что это?

– Это «М» или «И»? – спросила Микейла.

– Зависит от того, как посмотреть, – ответил Илайджа. – А вот это что такое? – он показал на огромный блин, который я только что испек, размером с тарелку, весь в дырочках.

Стоя между ними, я притянул обоих к себе и тихо прошептал:

– Это карта… звездного неба.

Оба расцвели от радости, и тут-то меня осенило. Немудрено, что я не сразу распознал это чувство – давненько не возникало оно.

Я был счастлив.

Родина истории – еврейская Польша

Давным-давно в польском городе Кракове жил да был бедный еврей-портной по имени Яков Бен-Йекель. Сколько б ни работал он, никак не удавалось заработать достаточно денег, чтобы прокормить жену и детей. И ничего-то не осталось ему, только отправиться в храм и молиться о чуде.

Той же ночью ему приснился дивный сон. Во сне увидел себя Яков в далекой Праге, где никогда не был. Но во сне видел все очень ясно, даже ощущал лицом ветер, пока шел по улицам города с лопатой на плече. Наконец добрался до пустыря и там начал рыть яму. Работая, услышал громкий голос, тот звал: «Яков Бен-Йекель, отправляйся в Прагу! Тебя там кое-что ожидает!»

Греза эта навещала Якова снова и снова, и становилась она с каждым разом все ярче. В конце концов он решил, что ничего ему не остается, кроме как отправиться в Прагу.

Не одну неделю шел он до Праги под снегом и дождем, и, добравшись туда, поразился увиденному. Город выглядел в точности так, как ему снилось! Яков пробежал по улицам и нашел то самое место, которое видел во сне, и начал копать.

Внезапно он почувствовал чью-то руку на своем плече.

– Что ты тут делаешь? – услышал он разгневанный голос. Увидел Яков стражника – таких великанов он в жизни не встречал. Перепугался Яков. Растерявшись, рассказал стражнику правду.

– Я копаю… потому что видел сон…

– Ха-ха! Сон? – расхохотался стражник и ударил Якова по лицу. – Ты и впрямь похож на мечтателя, тщедушный, несчастный заморыш! Сны – они для дураков вроде тебя! – загремел стражник. – Но странно, что ты заговорил о снах. Прошлой ночью мне снился голос, он сказал мне: «Эй, Иван, отправляйся в Краков, там, в жалкой лачуге, живет портной – как его… Янкель? Йекель? – там ты найдешь под печкой огромное сокровище». Дурацкий сон, и я, как видишь, не бросился сломя голову в Краков. Ну нет уж, дудки! Сны – они для дураков!