С этими словами стражник вышвырнул Якова из города, и тот подался в долгий обратный путь. Вернувшись, расцеловал он семью и двинулся прямо к печке. Разобрав ее, рыл несколько часов, но ничего, кроме сырой земли, не отыскал. Уснул, умаявшись.

Пока Яков спал, дети играли в вырытой им яме, и, копаясь в земле, его младшая дочь нашла что-то вроде старой супницы. С помощью братьев и сестер она вытащила ее из ямы и принесла Якову. Снял он с горшка крышку и обнаружил, что в нем битком старых золотых и серебряных монет – целое состояние, хватит, чтобы прокормить семью, построить дом и даже сделать то, что Якову всегда хотелось, – поделиться с другими бедняками.

Зажил он припеваючи, пока однажды, уже совсем в старости, у него не осталось ничего, кроме одной монетки. Он решил отдать ее первому же нищему.

– Спасибо, – сказал нищий. – А у меня для тебя есть два слова совета, Яков.

– Совета?

– Да, – произнес нищий. – Копай глубже.

Вернулся наш Яков к печке, под ней – та же яма; взялся Яков копать. На сей раз нашел сундук. Пусть и мал был тот сундук, но оказался доверху набит алмазами, рубинами и изумрудами. Сокровище еще большее, чем Яков мог себе вообразить.

Ему хватило на этот раз денег, чтобы выстроить на перекрестке двух дорог домик для размышлений. Говорят, домик тот стоит и поныне. Там путники могут остановиться, отдохнуть и подумать, откуда пришли и куда направляются. Вы узнаете, что нашли этот дом, если увидите на стене слова, начертанные золотом: «Иногда нужно идти за своей мечтой далеко-далеко и там найти то, что душе твоей ближе всего».

Стоило войти к Ленни в дом, как стало ясно, что все неладно. Слишком тихо. Я постучал, когда солнце только садилось. Не услышал ответа, постучал еще раз. И тогда открыл дверь сам.

В темноте я разглядел все те же стопки книг, а когда глаза привыкли к вечернему полумраку, я увидел Ленни в кресле – он пялился в пустоту.

– Ленни! – позвал я. Нет ответа.

В доме пахло привычно – плесенью, старостью и сигарным дымом, но возник и новый запах. Виски. У ног Ленни валялась на боку бутылка «Старой вороны». Я прислушался – Ленни дышал тяжко и медленно. Заглянул ему в глаза – широко распахнутые, но ничего живого в них не было.

Я подобрал бутылку и вылил остатки виски в раковину. Помойное ведро было набито до отказа, и я умял мусор, понимая, что лучше бы его вынести.

– Ленни? – прошептал я ему на ухо. Молчание. Я понятия не имел, что предпринять. Помаячил в его поле зрения – ничего. По выражению глаз Ленни было ясно, что он застрял где-то во тьме – зачарован.

Минут десять я ждал. Наконец, поняв, что ничего не могу сделать, двинулся к двери.

– Скажи-ка мне, – услышал я.

Я вернулся. Ленни не двигался. Я глядел на него и ждал. Прошло немало времени, прежде чем он повернулся ко мне и заговорил:

– Скажи-ка мне, – повторил он. Голос звучал словно издалека. – Когда кончается ночь? – возникла длинная пауза – Ленни словно размышлял о чем-то. – Этот вопрос задали как-то ученики раввину, – слова звучали скорбно, почти жалобно. Он теперь смотрел на меня в упор, но взгляд по-прежнему, казалось, ни на чем не сосредоточивался. – «Она кончается, когда видно утреннюю звезду?» – спрашивает один. «Нет, – отвечает ребе, – не тогда». – «Когда можно разглядеть все линии на собственной ладони?» – спрашивает второй. «Нет, и не тогда». – «Но когда же?» – вопрошают ученики. «Когда глядишь в лицо соседу и способен увидеть в нем свое. Тогда-то и кончается долгая ночь».

Следующие несколько дней я терялся в догадках, можно ли как-то помочь Ленни – и чем. Хоть у меня и не было опыта в подобных делах, я знал, что остановить вновь запившего алкоголика – все равно что воевать с ветром. Мне хватало хлопот с ним трезвым, но с пьяным? Что я мог поделать?

Кроме беспокойства мне было ужасно стыдно перед Ленни. Я вспомнил историю, которую слышал от друга, работавшего в Микронезии на острове Понпеи. Тамошние люди клялись, что это чистая правда. Жил-был среди них мальчишка – замечательный бегун, самый быстрый в школе. Но однажды он попал в жуткую автокатастрофу и оказался парализован ниже пояса. Врачи сказали, что он никогда не сможет ходить. И вот как-то раз к нему в больницу пришла женщина, одряхлевшая от долгих лет.

– Господи, – сказала она в голос, – это несправедливо! Ты отнял у него ноги, у такого юного и сильного. Лучше б ты забрал мои!

По словам моего друга, с тех пор она уже не вставала, а юноша стал величайшим бегуном за всю историю острова. Вспомнив о той байке, я задумался, как помочь Ленни. Казалось, мы будто обменялись чем-то – он забрал мое несчастье и поделился со мной припрятанной радостью.

Я все еще пытался придумать что-то, и тут несколько дней спустя мне позвонил человек, представившийся неким врачом.

– Могу я поговорить с мистером бен Иззи? – спросил он. Голос у него был старый и угрюмый.

– Я у телефона.

Возникла пауза, и мне было понятно, что звонивший растерялся.

– Простите, мне нужно поговорить с мистером бен Иззи. Ваш супруг дома?

Я попытался мобилизовать самый глубокий и громкий шепот:

– Мистер бен Иззи … это я.

Мужчина откашлялся и продолжил:

– Ладно. Боюсь, у меня нелучшие новости, – теперь пришла моя очередь растеряться. Я уже много месяцев не навещал врачей. Какие такие плохие новости он мог мне сообщить? – Мы получили результаты ее анализов. Подтвердились наши худшие опасения. Похоже, это рак. Поздняя стадия метастатического рака легких.

– У кого?

– Да у вашей матери, разумеется. Она попросила позвонить вам сразу после операции.

– После операции?

– Сегодня утром. Вы не знали? Вам никто не сообщил?

Я онемел.

– Простите. Произошла какая-то ошибка. Вам должен был позвонить работник собеса, – мой собеседник глубоко вздохнул. – Ваша мать поступила в больницу вчера вечером, ей было трудно дышать. Она пожаловалась, что уже месяц ее одолевает простуда. Мы сначала решили, что это бронхит, но оказалось, что поражено все легкое. Сделали рентген, но не смогли на его основании поставить диагноз, поэтому сегодня утром ей сделали операцию, просто посмотреть. Хотя, по правде говоря, мне не нужны были даже результаты анализов. Там все плохо. Боюсь, ей осталось недолго.

Я не верил своим ушам. Вспомнил сообщения, которые мама оставляла у меня на автоответчике. Было похоже, что она простужена. Конечно, ни на что она не жаловалась, но я слышал по ее голосу, каким она рассказывала, как все у нее хорошо. В полном ступоре я записал сведения – больница в Южной Калифорнии, номера телефонов и все прочее.