– Здесь, в гостинице, у Кейт апартаменты. Я хочу вас познакомить. Она нас ждет. Но сперва я должен вам все о ней рассказать. Хотите сэндвич?

Мы заказали простые сэндвичи с курицей – других в баре «Ритца» не подают.

– В «Чоуте» у меня был сосед – Гарри Макклауд. Его мать была из балтиморских Отисов, а отец владел чуть ли не половиной Виргинии – в частности, ему принадлежало большое ранчо в Мидлбурге, где он разводил лошадей для верховой охоты. Гарри был малый напористый, агрессивный и завистливый. Но спрос с таких богачей и красавцев, как вы понимаете, невелик. Все считали его нормальным парнем, только водилась за ним одна странность: когда остальные ребята начинали шушукаться и рассказывать друг другу о любовных подвигах, Гарри молчал как рыба. Мы с ним два года прожили в одной комнате – и он ни разу не обмолвился о девчонке, ни разу не сходил на свидание. Кое-кто даже начал подозревать, что он голубой, хотя я-то знал, что это не так. Загадка, ей богу! И вот за неделю до выпускного мы все изрядно накачались пивом – о, где мои семнадцать лет! – и я спросил, приедут ли на выпускной его родные. Он ответил: «Ну да, брат приедет. И мама с папой». Тогда я спросил: «А подружка? Ой, извини, я забыл – у тебя же нет подружки». Он долго-долго на меня смотрел, словно гадал, промолчать или дать мне по морде. Наконец улыбнулся – в жизни не видел такой лютой улыбки! Не могу толком объяснить, но выражение его лица меня потрясло – я едва не заплакал. «Есть у меня подружка. Никто про это не знает. Ни ее родители, ни мои. Мы уже три года как помолвлены. В свой двадцать первый день рождения я на ней женюсь. В этом июле мне исполнится восемнадцать – и я бы сразу сыграл свадьбу, да не могу. Ей пока всего двенадцать».

Мало какие тайны следует раскрывать и особенно не стоит говорить о тех, что угрожают слушателю больше, чем рассказчику. Я боялся, как бы Гарри на меня не ополчился – ведь я, по сути, вынудил его исповедаться (а скорее, позволил ему это сделать). Однако Гарри было уже не остановить. Он говорил бессвязно и сбивчиво, как одержимый: отец девушки, некий мистер Муни, был ирландским иммигрантом, настоящей болотной крысой из графства Килдэр и конюхом на ранчо Макклаудов в Мидлбурге. А девушка – наша Кейт – была младшей из пяти его дочерей. Все уродины, как на подбор, кроме нее. «Впервые я ее увидел – точнее, приметил, – когда ей было шесть или семь. У всех сестер Муни рыжие волосы, а у нее… Даже обкромсанные коротко, как у мальчишки, они горели огнем. И она превосходно держалась в седле. Лошади под ней такие фортели выкидывали, что у меня сердце останавливалось! А глаза у нее зеленые. Не просто зеленые. Их и описать-то нельзя…»

У старшего Макклауда было два сына, Гарри и младший Винн. Но они всегда хотели дочку, и постепенно – не встречая никакого сопротивления со стороны родителей подраставшей девушки – практически взяли Кейт в дом, в семью. Миссис Макклауд была образованной женщиной – занималась лингвистикой, музыкой, коллекционированием. Она давала Кейт уроки французского и немецкого, научила ее играть на фортепиано. А самое главное – с корнем выдрала все эти «шобы» и «кабы» из ее речи, весь ирландский. Миссис Макклауд покупала девочке наряды и брала ее с собой в путешествия. «Я никого и никогда так не любил, – признался мне Гарри. – Три года назад я сделал ей предложение, и она пообещала, что на других и смотреть не будет, выйдет только за меня. Я подарил ей кольцо с бриллиантом – украл из бабушкиной шкатулки с драгоценностями. Бабушка решила, что потеряла его, даже обратилась в страховую. Кейт теперь прячет колечко в сундуке».

Когда нам принесли сэндвичи, Туз отложил свой в сторону – решил сперва покурить. Половину сэндвича я съел, а вторую половину скормил Дворняжке.

– Ну и, разумеется, четыре года спустя Гарри женился на этой удивительной девчонке – как только ей стукнуло шестнадцать. Я был на свадьбе. Церемония проходила в епископальной церкви Мидлбурга, и там я увидел ее впервые: папаша – болотный крыс – вел ее под венец. Скажу правду, было в ней что-то жуткое. Не от мира сего. Грация, поступь, величие: юный возраст не отменял ее актерского таланта. Вы любите Реймонда Чандлера, Джонс? Ага, славно. Славно. По мне, так он великий художник. Я это к чему? Кейт Муни напомнила мне одну из загадочных и богатых героинь Чандлера. Только шика в ней было еще больше. Помню, он писал: «Блондинка блондинке рознь». Истинная правда! Про рыжих это еще вернее. С ними всегда что-то не так. Волосы либо чересчур яркие, либо не того оттенка, либо темные и жесткие, либо бледные и жидкие. А кожа… кожа не выносит натиска стихий – ветра, солнца… Цвет моментально портится. По-настоящему красивая рыжая женщина – большая редкость вроде рубина цвета голубиной крови весом в сорок карат и без единого дефекта… или с дефектом, какая разница! Но Кейт… Кейт оказалась другой. Ее волосы были как зимний закат: от них исходило бледное сияние вечерней зари. А такой прекрасный цвет лица из всех рыжих, что я видел, был только у Памелы Черчилль. Но Памела англичанка, она выросла на свежем росистом воздухе – дерматологи должны разливать эти английские туманы в бутылки. И Гарри Макклауд не преувеличивал, описывая ее глаза. Врут, что у рыжих они зеленые. Обычно они серые или серо-голубые с зеленоватыми крапинками. Однажды в Бразилии я познакомился со светлокожим цветным парнем, у которого были такие же глаза – чуть раскосые, зеленые, – как у Кейт. Как изумруды миссис Грант.

Она была безупречна; Гарри на нее молился, его родители тоже. Но они кое-что упустили из виду… Кейт была ушлая, умнее всех их, вместе взятых, и планы строила грандиозные. Я сразу понял, что Макклаудами она не ограничится. Я ведь и сам из той же породы, только у меня нет и одной десятой ее ума.

Туз нашарил в кармане спичку, чиркнул ею об ноготь и снова закурил.

– Нет, – ответил он на оставшийся незаданным вопрос. – Детей у них не было. Шли годы; они исправно слали мне открытки на Рождество, обычно фотографию Кейт верхом, в стильном охотничьем наряде (Гарри стоял подле, держа в одной руке поводья, а в другой – охотничий рожок). Однажды на званом обеде у Джо Олсопа, в Джорджтауне, я встретил Баббера Хейдена, нашего общего знакомого из «Чоута». Он жил в Мидлбурге, и я спросил его, как дела у Макклаудов. Баббер ответил: «Так она с ним развелась! Уехала за границу – месяца три назад. Ужасная история, подробностей я не знаю. Знаю только, что Макклауды упрятали Гарри в одно уютное коннектикутское местечко, где окна забраны решетками, а на воротах стоит охрана». Я позвонил матери Гарри – дело было в начале августа, и она, конечно же, поехала в Саратогу на выставку-продажу жеребят-однолеток – и сказал, что хотел бы повидать Гарри. Она ответила «Нет», заплакала, извинилась и повесила трубку.

А потом я собрался на Рождество в Санкт-Мориц. По дороге заехал в Париж и позвонил Тутти Ружан, которая уже несколько лет работала vendeuse[43] в «Баленсиаге». Я пригласил ее на обед, она согласилась – при условии, что мы пойдем в «Максим». Я спросил, нельзя ли просто посидеть в каком-нибудь тихом бистро, но она хотела только в «Максим» – мол, так надо, скоро я сам все пойму.

Тутти забронировала нам столик в первом зале и, когда мы выпили по бокалу белого, показала мне на соседний свободный стол, демонстративно накрытый на одну персону. «Обожди немного, – сказала Тутти. – Скоро за этот столик сядет удивительной красоты женщина, совершенно одна. Кристобаль уже полгода ее одевает. Говорит, что мир не видел таких красавиц со времен Глории Рубио». (Замечу: мадам Рубио – чрезвычайно элегантная мексиканка, успевшая побывать замужем за немецким графом фон Фюрстенбергом, египетским принцем Факри и английским миллионером Лоэлем Гиннессом.) Le tout Paris[44] о ней гудит, но никто ничего про нее не знает. Известно только, что она американка. И обедает здесь каждый день. Всегда в полном одиночестве. Друзей у нее, видимо, нет. А вот и она!»