Хозяин смешал для нас свой фирменный «мартини» – ледяной джин с капелькой перно.

– Без вермута. Лишь легкая нота перно. Этому старому фокусу меня научил Вирджил Томпсон.

Второй коктейль мы допили к восьми вечера – остальные гости к тому времени опаздывали уже больше, чем на час. Ладно скроенное самообладание Боти начало трещать по швам: он принялся грызть ногти, что абсолютно ему не свойственно. В девять он не выдержал: «Господи, что я наделал! Ничего не знаю про Эстель, но остальные – отъявленные пьянчуги. Я пригласил на ужин трех алкашек! Ладно бы одну, но трех! Они никогда не придут».

В дверь позвонили.

– Д-д-дорогуша! – воскликнула мисс Бэнкхед, извиваясь под норковой шубой цвета ее волнистых локонов. – Прости, ради бога. Это все таксист виноват! Перепутал адреса и привез нас к какому-то жуткому многоквартирному дому на Вест-сайде.

Мисс Паркер вставила:

– Бенджамин Кац. Так его звали. Таксиста.

– Ошибаешься, Дотти, – поправила ее мисс Уинвуд, пока дамы снимали пальто и шли следом за Боти в темную викторианскую гостиную, где в мраморном камине жизнерадостно потрескивали поленья. – Его звали Кевин О’Лири. Беднягу сморил ирландский вирус. Поэтому он и не знал, куда ехать.

– Ирландский вирус? – не поняла мисс Бэнкхед.

– Налакался, милочка, – ответила мисс Уинвуд.

– Ах, налакался, – вздохнула мисс Паркер. – Вот бы и мне налакаться!

Вообще-то наливать старушке уже не стоило – судя по ее неверной походке.

Мисс Бэнкхед распорядилась:

– Бурбон с водой. И бурбона не жалеть!

Мисс Паркер было сослалась на некий crise de foie[48], но потом все же сказала:

– Ладно, выпью бокал вина.

Мисс Бэнкхед, приметив меня у камина, тут же метнулась в мою сторону; она была невысокого роста, однако из-за раскатистого голоса и несокрушимой внутренней силы казалась амазонкой.

– Итак, – молвила она, часто моргая близорукими глазками, – это и есть мистер Клифт, наша новая звезда?

Я сказал, что меня зовут П. Б. Джонс.

– Я никто, просто друг мистера Ботрайта.

– Уж не очередной ли «племянничек»?

– Нет. Я писатель… пытаюсь им стать.

– У Боти столько племянничков. Где он их только берет! Черт подери, Боти, долго мне ждать бурбон?

Пока гости устраивались на хозяйских диванчиках, набитых конским волосом, я пришел к заключению, что из трех дам самой поразительной наружностью обладала актриса Эстель Уинвуд (ей тогда было шестьдесят с небольшим). Паркер выглядела как старушонка, которой всякий норовит уступить место в метро – хрупкое, обманчиво беззащитное дитя, которое однажды уснуло и проснулось сорок лет спустя с опухшими глазами, вставной челюстью и стойким перегаром изо рта. А Бэнкхед… Ее голова казалась слишком большой в сравнении с телом, ноги слишком маленькими, а сама она как будто не помещалась в гостиной: ее могучему духу требовалась более просторная аудитория. Но Уинвуд… Уинвуд была созданием редким, экзотическим: тонкая, как змея, прямая, как школьная директриса, она весь вечер не снимала огромной черной соломенной шляпы, широкие поля которой отбрасывали тень на ее горделивое жемчужно-белое лицо и слегка прикрывали (впрочем, не слишком успешно) озорной огонь лавандовых глаз. Как и ее товарки, она непрестанно курила.

Поднеся тлеющий кончик одной сигареты к другой, мисс Бэнкхед объявила:

– Минувшей ночью я видела престранный сон. Как будто я в лондонском «Савое», танцую с Джоком Уитни. Вот красавец так красавец! Большие красные уши, ямочки!..

Мисс Паркер не выдержала:

– Ну и?.. В чем странность?

– Да ни в чем… Просто я о Джоке уже лет двадцать не вспоминала, а сегодня днем, представьте, увидела его на улице! Мы шли навстречу друг другу, оба переходили Пятьдесят седьмую улицу. Он почти не изменился – разве что потолстел чуть-чуть, и щеки немного обвисли. Господи, как нам было весело вместе! Он водил меня на футбол и на скачки. Только в постели у нас не ладилось… Обычная история. Я ведь даже к психоаналитику ходила, выкладывала ему по пятьдесят долларов в час – так хотела узнать, почему у меня ничего не выходит с мужчинами, которых я по-настоящему люблю, по ком с ума схожу. А с каким-нибудь смазливым работником сцены пожалуйста – сразу таю!

Тут появился Боти с напитками; мисс Паркер в один присест опустошила стакан и предложила:

– Может, просто бутылку принесешь? Пускай себе стоит на столе.

Боти сказал:

– Не понимаю, куда запропастился Монти. Хотя бы позвонил!

– Мя-яу! Мя-яу! – Кошачьи вопли сменились царапаньем когтей по входной двери. – Мя-яу!

– Pardonnez-moi, señor[49], — поздоровался юный мистер Клифт, ввалившись в комнату и повиснув на Боти. – Весь день дрых с похмелья!

И так и не проспался, судя по всему. Бокал «мартини» он брал у Боти дрожащими руками.

Под мятым макинтошем оказались серые фланелевые брюки и серый свитер; еще на Клифте были носки с ромбами и кожаные мокасины. Он разулся и сел на корточки к ногам мисс Паркер.

– Нравится мне один ваш рассказ… рассказ про женщину, что ждет телефонного звонка от парня, который пытается ее отшить. И вот она выдумывает причины, почему он ей не звонит, и уговаривает себя не унижаться, не звонить ему. Это прямо про меня, со мной тоже такое было. И другой рассказ – «Крупная блондинка», про тетку, которая проглотила кучу таблеток, но не умерла. Пришлось ей жить дальше. Вот уж кому не позавидуешь! С кем-то из ваших знакомых такое приключилось?

Мисс Бэнкхед рассмеялась.

– А то! Дотти сама без конца либо таблетки глотает, либо вены режет. Помню, однажды пришла к ней в больницу, а у нее запястья перевязаны миленькими розовыми бантиками. Боб Бенчли мне говорит: «Если Дотти не прекратит этим заниматься, рано или поздно она покалечится».

– Неправда, это не Бенчли сказал! – возмутилась мисс Паркер. – Это я сказала: «Если не прекращу этим заниматься, то рано или поздно покалечусь».

Битый час Боти носился между кухней и гостиной, вновь и вновь поднося нам напитки и оплакивая ужин, особенно засыхающую в духовке запеканку. После десяти он наконец уговорил гостей переместиться за обеденный стол, а я стал разливать вино – другая пища, по-видимому, никого не интересовала: Клифт уронил сигарету в нетронутый сенегальский суп и пустыми глазами уставился перед собой, как будто играл контуженного солдата. Остальные сделали вид, что ничего не заметили, а мисс Бэнкхед продолжила затейливый рассказ о случае из своей жизни («Дело было в моем загородном доме. Эстель приехала в гости, мы растянулись на лужайке и слушали радио – портативное радио, их только начали тогда выпускать. Вдруг заговорил диктор программы новостей, попросил слушателей дождаться важного сообщения. Оказалось, речь шла о похищении Линдберга-младшего. Кто-то приставил лестницу к стене дома, залез в спальню и похитил ребенка. Когда новости кончились, Эстель зевнула и сказала: “Что ж, нам это точно не грозит, Таллула!”»).