Я убавил свет, и она стала просить, чтобы я не уходил. Я ответил, что никуда не уйду, буду сидеть рядом, но она попросила меня лечь в постель и взяла меня за руку, а потом сказала: «Прости. Это все из-за лошади – той, что упала на лед. Я всегда хотела соловую лошадку, и два года назад миссис Макклауд подарила мне такую. Замечательная была девочка, такая храбрая, такая охотница! Нам с ней было очень хорошо. Конечно, Гарри сразу ее невзлюбил – из ревности, безумной мужской ревности. Он с детства ревновал меня ко всему живому. На следующее лето после свадьбы он разорил цветник, который я посадила. Сперва сказал, что это лиса, а потом сознался: мол, я уделяла саду слишком много внимания. Поэтому он и детей не хотел; его мать регулярно поднимала эту тему, и однажды за ужином, когда за столом собралась вся семья, он вскочил и как заорет: “Ты что, хочешь черного внука?! Вы разве ничего не знаете про Кейт? Да она же трахается с ниггерами! Выходит в поле, ложится на траву и трахается с ниггерами!” Потом он поступил на юридический в Университет Вашингтона и Ли, но почти сразу вылетел – не мог сосредоточиться на учебе, все думал, чем я там без него занимаюсь. Он первым вскрывал письма, которые мне приходили, подслушивал мои телефонные разговоры: я всегда слышала в трубке его тихое дыхание. Нас давно не приглашали в гости, мы даже в местный клуб не могли пойти – трезвый или пьяный, Гарри лез в драку, обычно с каким-нибудь весельчаком, осмелившимся дважды пригласить меня на танец. А самое ужасное – он был уверен, что я кручу роман с его отцом и братом, Винном. Чуть ли не каждую ночь он будил меня, приставлял нож к горлу и говорил: “Не ври мне, шалава, грязная потаскуха, ниггерская подстилка! Сознайся – не то я перережу тебе горло! Голову отрежу, клянусь! Говори правду. Винн у нас отменный жеребец, такого любовника еще поискать, да и папа – знатный кобель”. Так я лежала рядом с ним часами, Туз, – с холодным ножом у горла. Все об этом знали – миссис Макклауд, вся семья. Миссис Макклауд умоляла меня не уходить, иначе Гарри покончит с собой. А потом с моей кобылкой случилась беда. Тогда у свекрови открылись глаза. Она наконец поняла, что Гарри спятил от ревности. Однажды он пошел в конюшню, взял лом и перебил моей Нэнни ноги. Даже миссис Макклауд поняла, что это безумие, что рано или поздно Гарри меня убьет; она заказала частный рейс, и мы с ней улетели в Сан-Валли, где она пробыла со мной до самого окончания развода, – в Айдахо дело это небыстрое. Чудесная женщина, я называла ее “Праздник Рождества”, а она так радовалась, что в Санкт-Морице я выхожу в свет, общаюсь с людьми. Все любопытствовала, не завелся ли у меня кавалер. Ха! Можно подумать, я когда-нибудь выйду замуж!» Впрочем, замуж она все-таки вышла. Меньше, чем через месяц.

Я вспомнил, как про это трубили все журналы и газеты, что продаются в парижских киосках: «Штерн», «Пари матч», «Элль».

– Да-да, точно! Она вышла за…

– Акселя Йегера. Самого богатого человека Германии.

– А потом, конечно, развелась с ним?

– Не совсем. Именно по этой причине – помимо прочих, – я хотел, чтобы вы встретились. Кейт в опасности. Ей нужна защита. И заодно массажист, который готов с ней путешествовать. Человек образованный. И презентабельный.

– У меня нет образования.

Он пожал плечами и взглянул на часы.

– Давайте я ей позвоню и скажу, что мы поднимаемся?

Зря я не послушался Дворняжку, которая предостерегающе заскулила.

Вместо этого я позволил увести себя наверх, к Кейт Макклауд. Ради нее я начал врать, воровать и совершать преступления, за которые меня могли – и до сих пор могут – упечь в тюрьму до конца жизни.

Погода меняется; то и дело идут ливни – живительная влага рассеивает ядовитый смрад манхэттенского пекла. Впрочем, ничто не способно вывести ароматы лизола и тренажерки из коридоров моей любимой общаги. Сегодня я спал до полудня, затем позвонил в «Селф-сервис»: хотел отменить шестичасовую встречу с клиентом, остановившимся в Йельском клубе. Но обласканный солнцем гад, наш золотой Бутч, сказал: «Ты рехнулся? Он же сто баксов платит! Портрет Франклина у тебя в кармане – без забот и хлопот». Я продолжал мяться («Честное слово, Бутч, голова раскалывается!»), и тогда мне позвонила сама мисс Селф. Вот уж кто устроил мне настоящую бухенвальдскую порку в духе Ильзы Кох! («Фот как?! Не хотите работать, значит? Дилетанты нам не нужны!»)

Ладно, черт с вами. Я принял душ, побрился и приехал в Йельский клуб – в рубашке с расстегнутым воротничком, коротко стриженный, не болтливый, не толстый, не женственный, в возрасте от тридцати до сорока лет, с хорошими «габаритами» и манерами: словом, точь-в-точь такой, как требовалось клиенту.

Вроде бы он остался мною доволен. Да и мне пыхтеть не пришлось: прилег, закрыл глаза, притворно охнул, фантазируя на грани обязательного семяизвержения («Не сдерживайся. Я проглочу»).

«Заказчик» (как называет клиентов мисс Селф) был дюжий, лысоватый, крепкий орешек на седьмом десятке, страховой агент на пенсии. Семьянин – пятеро детей, восемнадцать внуков. Лет десять назад он овдовел и женился на своей молодой секретарше. Сейчас он разводит скот на ферме в Ланкастере, штат Пенсильвания, а для души выращивает «необычные» сорта роз. Все это он успел рассказать, пока я одевался. Мне он очень понравился – особенно тем, что не задавал вопросов. Когда я уходил, он дал мне свою визитку (большая редкость для осторожных, свято блюдущих анонимность клиентов «Селф-сервиса») и велел звонить, если когда-нибудь я надумаю стряхнуть с башмаков городскую пыль: на ферме Эпплтонов мне будут рады. Его звали Роджер В. Эпплтон, а миссис Эпплтон (сообщил он, подмигнув мне добродушно и искренне, без намека на непристойность) – женщина понимающая. «Элис у меня славная. Но неуемная. Много читает». Видимо, она не отказалась бы от секса втроем – так я это понял. Мы пожали друг другу руки (от его крепкого рукопожатия у меня на целую минуту отнялись пальцы), и я пообещал подумать о приезде. И ведь было над чем подумать – пасущиеся стада, зеленые луга, розы, полное отсутствие всей этой… дряни. Храпа. Зловонных дуновений. Удушья. Скорбного шарканья неприкаянных ног по коридору.

По дороге «домой», ха-ха, я купил пинту распродажного джина – ядреной амброзии, которой травятся обитатели городского дна. Половину выпил сразу же, в два глотка, и начал клевать носом, вспоминать Денни Фаутса… Вот бы сейчас метнуться вниз и отыскать автобус – экспресс «Волшебный гриб» – арендованную торпеду, которая умчит меня к концу дорожки, где уже приветливо раскрыл двери заветный дансинг: «Кафе отца Фланагана для педиков, жидов и черномазых».

Стоп. Ты зол, П.Б. Ты неудачник, ты гнусная тупая пьянь, П. Б. Джонс. Так что спокойной ночи. Спокойной ночи, Уолтер Уинчелл – в каком бы аду ты сейчас ни жарился. Спокойной ночи, мистер и миссис Америка и все суденышки в открытом море – где бы вы ни тонули. И мои самые теплые пожелания мудрому философу Флори Ротондо, девочке восьми лет. Флори, родная, я хочу верить, что ты не добралась до центра Земли и не стала искать там уран, рубины и Неизбалованных монстров. Всей своей жалкой душонкой надеюсь, что ты переехала в деревню и живешь там долго и счастливо.