В отличие от всех остальных женщин в зале, она была в шляпе – великолепной черной шляпе с мягкими полями, формой напоминавшей мужскую «борсалино». Кейт небрежно повязала на шею серый шифоновый шарфик. Шляпа и шарф были эффектной частью ее образа, а остальное – простейший черный бомбазиновый костюм «Баленсиага» идеального кроя – гораздо меньше бросалось в глаза.

Тутти сказала: «Она с Юга, не знаю, откуда именно. Зовут миссис Макклауд». – «Миссис Гарри Клинтон Макклауд?» – «Так вы знакомы?!» – «По всей видимости, да. Я был свидетелем на их свадьбе. Фантастика! Боже, да ей не больше двадцати двух…»

Я попросил у официанта листок бумаги и написал ей записку: «Дорогая Кейт, не знаю, вспомните ли вы меня. Мы с Гарри делили комнату в студенческом общежитии, и я был свидетелем на вашей свадьбе. Пробуду в Париже еще несколько дней. Был бы очень рад с вами встретиться. Живу в гостинице “Лотти”. Туз Нельсон».

Она прочитала записку, взглянула на меня, улыбнулась и написала ответ: «Я вас помню. Если после обеда у вас найдется минутка, давайте выпьем коньяку за моим столиком. Искренне ваша, Кейт Макклауд».

Мою спутницу она не пригласила, однако Тутти была так ошеломлена, что даже не обиделась. «Сейчас я не стану наседать, Туз, а потом ты все-все мне про нее расскажешь! Таких красивых женщин я в жизни не встречала! Думала, ей лет тридцать – чувствуется зрелость, вкус, понимание жизни. Наверное, она из тех красоток неопределенного возраста…»

Как только Тутти ушла, я перешел за столик к Кейт и присел рядом с ней на красную банкетку. Она поцеловала меня в щеку! Я покраснел от удивления и удовольствия, а она засмеялась – какой у нее был смех! Я почему-то сразу представил себе стакан виски, сверкающий в свете огня. Так вот, она засмеялась и сказала: «Почему бы и нет? Сто лет не целовала мужчин! Да и разговариваю я с одними официантами, горничными и лавочниками. Я, знаете ли, постоянно хожу по магазинам. Столько мебели накупила – хоть Версаль обставляй!»

Я спросил, давно ли она в Париже, где живет и чем занимается. Кейт ответила, что живет в «Ритце» и пробыла в Париже почти год. «Что же до моих занятий… Хожу по магазинам, на примерки, в музеи и галереи, катаюсь верхом в Булонском лесу, читаю, с ума сойти сколько сплю и каждый день обедаю за этим самым столиком: не слишком изобретательно с моей стороны, зато можно прекрасно прогуляться пешком от гостиницы. И потом, на свете не так много приятных ресторанов, где обедающая в одиночестве девушка не вызовет ни у кого подозрения… Даже здешний хозяин, месье Водабль, похоже, сперва принял меня за куртизанку».

«Но вам, наверно, одиноко! – удивился я. – Разве вы не хотите общения с людьми, каких-то перемен в жизни?»

«Пожалуй, – ответила она. – Я бы заказала к кофе какой-нибудь новый ликер. Хочется чего-то необычайного. Посоветуете?»

Я рассказал ей про «Вервен», потому что он был такого же зеленого цвета, как ее глаза. Ликер готовят на основе горного разнотравья, и за пределами Франции его не найдешь – да и во Франции-то днем с огнем не сыскать. Вкус у напитка превосходный, а пьянеешь с него моментально, как с дешевого самогона. Словом, выпили мы с ней по рюмочке «Вервена», и Кейт сказала: «Да, вы правы. Необычайный напиток. А теперь отвечу на ваш вопрос серьезно: да, мне становится… не то чтобы скучно, скорее любопытно. Боязно, но любопытно. Когда долго страдаешь и каждое утро просыпаешься с предчувствием неминуемой истерики, то о скуке начинаешь мечтать, как о манне небесной: о беспробудном сне и полной тишине внутри. Все хотели, чтобы я легла в больницу; ради мамы Гарри я на что угодно готова, честное слово! Но я осознала, что никогда не заживу по-настоящему, никогда мне не будет любопытно, если не попытаюсь жить сама, одна, без чьей-либо помощи».

Вдруг я спросил: «Вы хорошо катаетесь на лыжах?»

«Могла бы, если бы Гарри не таскал меня постоянно в эту ужасную канадскую дыру – “Грей Рокс”. Тридцать градусов ниже нуля[45]. Ему там нравилось, потому что кругом были одни уроды. Туз, ваш напиток – просто открытие! Я определенно оттаиваю».

И тут я предложил: «Поедемте со мной в Санкт-Мориц на Рождество!»

«Надеюсь, вы приглашаете меня из платонических побуждений?» – уточнила она.

Я прижал ладони к сердцу: «Остановимся во “Дворце”, можно даже на разных этажах!»

Она засмеялась и ответила: «Я согласна. При условии, что вы угостите меня еще рюмочкой “Вервена”».

Дело было шесть лет назад… Господи, сколько крови утекло с тех пор… Но то Рождество в Санкт-Морице!.. Ей богу, Швейцария со времен перехода Ганнибала через Альпы не видела событий значимее, чем визит юной миссис Макклауд из Мидлбурга, штат Виргиния.

На лыжах она каталась великолепно – не хуже Дорис Бриннер, Евгении Ниархос и Мареллы Аньелли. Кейт, Евгения и Марелла быстро спелись, их называли «тройняшками Боббси». Каждое утро вертолет поднимал девушек на Корвилью, там они обедали, а потом спускались на лыжах обратно. Люди обожали Кейт. Греки. Персы. Капустники. Макаронники. На любом званом ужине шах неизменно приглашал ее за свой стол. Ее любили не только мужчины, но и женщины – даже первые красавицы и, казалось бы, соперницы вроде Фионы Тиссен и Долорес Гиннесс относились к Кейт очень тепло. Наверное, дело было в ее удивительной корректности: она ни с кем не флиртовала, а на вечеринки ходила только со мной. И уходила со мной. Нашлись, конечно, идиоты, которые считали, что мы пара, однако люди поумнее говорили (и были правы), что лебедь такого полета, как Кейт, никогда не свяжется с ханыгой-картежником вроде Туза Нельсона.

Да я и не рвался к ней в любовники. Мне хотелось стать ей другом, может, даже братом. Мы с Кейт гуляли по заснеженным лесам в окрестностях Санкт-Морица. Она часто рассказывала о Макклаудах, о том, сколько добра они сделали для нее и для всех неказистых сестер Муни. При этом она старалась не называть Гарри по имени, а если и упоминала бывшего мужа, то говорила с нарочитой непринужденностью, за которой, впрочем, угадывалась едва уловимая горчинка.

Однажды мы с ней гуляли вокруг скованного льдом озера неподалеку от «Дворца». Мимо пробегала лошадь, запряженная в сани… Вдруг прямо на наших глазах она поскользнулась, упала и сломала себе передние ноги.

Кейт закричала – истошно, на всю долину, – бросилась к лошади, и тут же на нее налетела вторая лошадь, выскочившая из-за угла. Каким-то чудом Кейт не пострадала, но впала в истерическую кому и всю дорогу до гостиницы не приходила в сознание. Мистер Бадрутт держит в штате врача. Врач сделал ей какой-то укол – мне показалось, что сердце у нее тут же забилось, взгляд стал осмысленным… Я сказал, что сиделку вызывать не надо, я сам побуду с больной. Мы уложили Кейт в постель, сделали еще один piqûre[46], который окончательно стер ужас из ее глаз; именно тогда я осознал, что под soigné[47] поверхностью всегда плавало насмерть перепуганное, тонущее дитя.