Макарцев, подобно синоптику, наблюдающему движение грозовых облаков, следил за клубящейся тьмой. Но нигде тьма не достигала той концентрации, когда из черной тучи бьет молния, поражая высокий шпиль или одинокое дерево. Он не находил того черного сгустка, где копился заговор.

Он читал агентурные донесения осведомителей, внедренных в политические партии, общественные организации, в мусульманские общины, в армейские и полицейские формирования. Ему на стол клали анализ Интернета, распечатки телефонных перехватов, в которых присутствовала неприязнь к Президенту. Он просматривал картотеки, в которых значились наиболее одиозные экстремисты. Многие из них уже сидели в тюрьмах, или уехали за границу, или умолкли под давлением спецслужб.

Регулярно проводились спецоперации по истреблению боевого подполья исламистов. Среди «белых патриотов» были проведены аресты, и самые яростные из них, такие, как престарелый полковник, были помещены в колонии. «Красные патриоты» были столь смиренны и неоппозиционны, что лишь изредка марали краской памятник царю или доску с изображением Ельцина. Либералы были многочисленны, активны, выходили на митинги и демонстрации, но у них не было «боевого крыла», не было среди них Каракозова и Каляева.

Но заговор существовал. Макарцев чувствовал его слабые дуновения, как опытный парфюмер слышит едва уловимый запах духов.

Он строил графики, чертил схемы, соединял линиями оппозиционные группы, надеясь найти на пересечении нескольких линий точку заговора. Но линии не пересеклись, точка не возникала. Он каждый раз промахивался, не обнаруживал искомый центр.

Но что-то его томило, он что-то пытался вспомнить. Какое-то промелькнувшее сообщение, кодовое слово, за которым могла открыться вся зашифрованная картина. Он где-то слышал это слово, где-то недавно, при случайном стечении обстоятельств.

И вдруг вспомнил. Это было ночью в доме его друга генерала Окладникова. Вернулась после раута или фуршета взбалмошная жена Окладникова и неискренним провинившимся голосом стала рассказывать о художнике-маге, который в ходе сеанса умертвил птичку колибри. В кругу либеральных насмешников имя Колибри носил Президент, быть может, за свой невысокий рост. И убийство птички могло символизировать убийство Президента. В слове «колибри» Макарцеву чудилось слово «калибр», наводившее мысль о пуле. А также слово «либертад» – «свобода», что могло намекать на освобождение от тирана.

Эти сопоставления казались нелепыми, фантастическими. Но именно их нелепость и фантастичность могли указывать на хорошо законспирированный заговор, на искомую точку.

«Колибри» – вот ключевое слово, раскрывающее шифр. Пароль, открывающий доступ в круг заговорщиков. И Макарцев, повторяя про себя имя экзотической птахи, наметил встречи с теми, кто мог быть вовлечен в заговор.

Макарцев наметил несколько встреч, чтобы в личных беседах, исподволь, произнося ключевое слово, выявить заговорщиков.

Свой первый визит он вознамерился нанести экстравагантному персонажу, занимавшему яркое место среди политических звезд. Это был Серафим Зонд, когда-то лектор общества «Знание». В своих лекциях он рассуждал о метафизике истории, о циклах русского исторического времени. Предсказывал скорое исчезновение СССР, ибо Дух истории покидал утомленное государство, ему было тесно в омертвелых формах «красной страны». Его изгнали из общества «Знание» за проповедь пессимизма, и когда страна пала, никто не вспомнил о нем среди грохота падающих глыб. В наступившем безвременье, которое кишело пестрыми существами, возникавшими и исчезавшими, как светлячки на гнилом болоте, Серафим Зонд основал интеллектуальный клуб «Дух времени». В нем он предсказывал возрождение СССР, пророчил возвращение в русскую историю Духа, но его не замечали или высмеивали. На его лекции, напоминавшие церковные проповеди, собирались старцы проигравшей советской элиты или полубезумные юноши, нуждавшиеся в таком же полубезумном гуру. Говорили, что деньги на содержание клуба ему выделяет закрытое общество советских спецслужб, спрятавших золотой запас страны за границей.

Но постепенно пророчества Зонда стали сбываться. У страны появился новый лидер, деятельный, осторожный и точный. Он расправился с теми, кто больше других рукоплескал разрушению СССР. Набросил намордник на сепаратистов Кавказа и Волги. Разгромил восставших чеченцев. Вернул алое знамя Победы на воинские парады. Стал строить самолеты, лодки и танки. Создал союз государств, имевший, пусть слабое, но подобие СССР. И наконец, как триумф своего правления, вернул России Крым, лучезарное русское чудо.

Отношение общества к Серафиму Зонду изменилось. Его стали называть тайным советником Президента. Кудесником, магической силой управляющим историей. Его стали цитировать американские газеты. К нему наведывались аналитики «Рэндкорпорейшн».

Но внезапно тон его проповедей изменился. Он стал утверждать, что государство остановилось в развитии. Президент израсходовал созидательный дар, превратился в тормоз развития. Дух томится в тесных формах омертвелого государства, хочет покинуть Россию, вновь обрекая ее на крушение.

К его словам относились серьезно, привыкнув видеть в нем едва ли не пророка.

Вдруг проповеди его прекратились, Серафим Зонд исчез. Говорили, что он уехал в Австралию, где встречался с престарелыми советскими разведчиками, держателями золотого запаса.

Он вернулся не проповедником, не оракулом, но властным вождем. Создавал дружины, обучал их боевым искусствам, воспитывал в духе беспрекословного подчинения, нарек «творцами будущего». Они так и называли друг друга – «Творцы».

Серафим Зонд купил за пределами Москвы огромный участок земли, огородил его забором с вышками и там тренировал свои отряды. Он говорил, что готовится к моменту, когда Президент будет устранен, начнется хаос, и он со своими отрядами перехватит падающую власть, спасет государство и воссоздаст Советский Союз.

Над ним издевались, зло смеялись, но многое, о чем он говорил, казалось правдой.

К Серафиму Зонду в его подмосковный лагерь направился генерал Макарцев, нашептывая сокровенное слово «Колибри».

В стороне от Москвы, среди пустоши, Макарцев нашел базу Серафима Зонда, обширный участок, обнесенный железным забором. Участок был вырезан железом из мягкой зелени полей, был отсечен от окрестных поселков, березняков, заслонялся от них глухой стеной. По углам возвышались вышки, на них не было охранников и пулеметов, но виднелись камеры наружного наблюдения, которые просматривали подступы, подъездную дорогу, пространство перед воротами.

Макарцев оставил машину у ворот. Охранник в глазок долго его рассматривал, выспрашивал по громкой связи его имя, место службы, цель прибытия. Наконец отворилась узкая щель ворот, и Макарцева пропустили.

Он увидел длинное строение, напоминавшее казарму, отдельно стоял дом с готическим крыльцом и витыми мавританскими колоннами. Обширный участок был оборудован под спортивную площадку с беговой дорожкой, полосой препятствий и турниками. Перед бараком на земле, в позе лотоса сидели молодые люди в одинаковых красных блузах, держали маленькие красные книжицы, что-то вычитывали и выкрикивали страстными голосами. Перед ними стоял человек, худой, весь в черном, с бритым черепом, который отливал синевой. У человека был прямой нос, спускавшийся отвесно ото лба к жестким губам. Глаза возбужденно сверкали, источая страстную силу. Длинные пальцы то стискивались, отчего на запястьях вздувались синие жилы, то распускались, открывая белые блестящие, как стекло, ладони. Все в человеке напрягалось, пульсировало, он сдерживал бушующую в нем энергию, превращал ее в разящий луч, направлял на сидящих людей. Он что-то страстно выкликал, и молодые люди завороженно вторили.