Он был здесь не в первый раз. Он любил смотреть отсюда на приютившийся на холмах, захвативший обрывы, вклинившийся в лесные массивы город, который с заходом солнца засверкал россыпью разно-цветных огней. В его душе пела возвышенная басовая струна. Он со сладострастием представлял, как прекрасно принести на эти улицы невидимую смерть и тягучий безысходный ужас. Смести иллюзорное благополучие. Утопить все в боли и страданиях. В душе плескалась первозданная ненависть, которая родилась на этой планете гораздо раньше человека и, если человечества не станет, будет жить и после него. И она требовала разрушения.

– Иншалла, – прошептал он едва слышно, что означало «во имя Аллаха».

Да, под знаменем Аллаха он сожжет этот город, сожжет в нем радость и надежду. Хотя иногда сам не знал – верит ли он в Аллаха. Скорее всего, верит. Только Аллах у него был свой. Не гуманное воплощение высшего Разума, как его трактует подавляющее большинство мусульман, а проводник первобытной злобы, которая рано или поздно утвердится на обломках пылающего мира.

– Говорят, что Аллах милосерден, – когда-то очень давно внушал своим питомцам инструктор по взрывному делу в учебном лагере, затерявшемся в горах Средней Азии. – Он милосерден только для правоверных. Для остальных он свиреп… Аллах – он наш. Ничей другой. И он требует жертв.

Какое-то дикарское, простое и вместе с тем эффективное понимание веры было у того недалекого и в целом примитивного инструктора. Он знал, что говорил. И его слова проросли в душе молодого воина ислама, пустили богатые всходы. Кто-то верил в Коран, заповеди, правила, традиции. Кто-то перечитывал и смаковал суры Корана, ища в них вечную мудрость и надежную опору во всех начинаниях. А Марид верил только в ненависть.

Сознавал ли он, что безумен? Что его странные представления о действительности – это какой-то морок, сковавший сознание? Не сознавал. Он считал, что безумен весь остальной мир.

В его памяти наконечником отравленной стрелы засело воспоминание. Ему только исполнилось семь лет. Оскаленное, злобное лицо его отца и нож в его руке. Мать, повисшая на нем и кричащая в голос:

– Не надо! Стой!!!

Отец в тот вечер то ли принял лошадиную дозу наркотиков, то ли в его голове что-то сдвинулось, но он с ножом бросился на своего единственного сына. При этом он кричал:

– Он демон! Я вижу демона!

Мать умудрилась сбить мужа с ног. Потом приехала милиция. Санитары… Еще через несколько лет отец исчез из его жизни. Марид не знал ничего о его судьбе – да и не интересовался ею. Его интересовало одно – в тот день отец сошел с ума или действительно рассмотрел в нем демона, поднявшегося в наш мир из иных, более жестоких миров? Но так или иначе, именно тот день все изменил. Мир для Марида стал черно-белым. И черного в нем было гораздо больше.

Кобра осторожно подошла сзади и положила свои жесткие руки ему на плечи.

– Мы посеем здесь бурю, – произнес он. – И мне не помешает никто!

– Таким ты мне нравишься больше всего, – сглотнув комок в горле, произнесла она, прижимаясь к нему всем телом.

По ушам ударил грохот, как будто рядом дали очередь из ручного пулемета. Это по мосту на бешеной скорости промчался мотоцикл.

Марид вздрогнул, выпрямился, отстранился от Кобры.

Между ними за все годы сотрудничества ни разу не было интимной близости. И это, с одной стороны, приводило Кобру в неистовство, с другой – делало покорной. Она мечтала о нем и сходила с ума оттого, что плод был запретный и, по-видимому, она не надкусит его никогда. Но в ней еще жила надежда. Предаваясь сексу с другими – порой разнузданному, извращенному, она всегда думала только о нем. И долгими ночами, не в силах заснуть, сжимая мокрую подушку, тоже думала о нем. Он заполнил для нее все вокруг. Его образ заслонил от нее всю остальную вселенную.

Может быть, если бы сплелись их тела в необузданной страсти, эта магическая зависимость пропала бы и Марид стал бы для нее обычным человеком. Познанное часто теряет всю привлекательность. Кроме того, обычного человека можно обмануть, если припрет, и предать, если уже совсем невмоготу.

Марид знал это. Он видел ее насквозь и играл на ее чувствах, как на скрипке. Он интуитивно чувствовал людей. И знал, как превращать их в послушные орудия.

– Недолго осталось. Главное дело скоро будет закончено. И нам не нужны случайности, – произнес он, продолжая разглядывать подготовленный им для жертвоприношения город.

– Мы сделаем все, чтобы убрать препятствия, – горячо заверила Кобра.

– Найди мне, что я прошу, – произнес он. – Мы должны обезопасить себя. Во всяком случае, до того момента, когда будет нанесен удар.

Волна предчувствия вожделенного триумфа, грядущего разрушения накатила на него. И его настрой передался Кобре. Она вздрогнула и зажмурила глаза.

– Пусть даже мы умрем, – сказал Марид. – Но умрем не зря.

– Умрем? Мы? – Кобра невесело улыбнулась.

Она любила смотреть фильмы про вампиров. Обычно в них показывали сообщество иных существ, питающихся кровью, противопоставляющих себя всему человечеству. Иногда ей казалось, что Марид, она, их соратники и есть эти иные. Другой человеческий вид. Она не верила в Аллаха, ей было плевать на ислам. Но она поверила в эту свою исключительность.

– Мы выживем, – прошептала она, щека задергалась, и глаза на миг стали совершенно безумные. – Мы не можем умереть…

– Да не найдете вы Владика никак. – Маленький человечек пригладил копну густых седых волос и сделал глоток чая из огромной фарфоровой чашки с изображением Бэтмена. Чувствовал он себя на конспиративной квартире как дома – бывал здесь, судя по всему, постоянно.

Шатун и Мамонт встретились с агентом, носившим оперативный псевдоним Брыль, на «кукушке»[1] УФСБ Белгородской области. Перед этим Шатун извлек из тайника в условленном месте ключи, а также сообщение с координатами квартиры и указанием времени, когда там будет ждать интересующий представителей московского засекреченного подразделения агент.

Существовало правило, по которому нелегалы из «НК» не имели права светиться даже перед представителями других подразделений. То, что «перевертыши» используют чужую конспиративную квартиру, – это нарушение правил. И встреча с чужим источником без присутствия его постоянного куратора – тоже нарушение правил. И то, что они засветились перед агентом территориального подразделения, – запредельное нарушение. Но острота ситуации не оставляла надежды на то, что многочисленные правила жесточайшей конспирации будут соблюдены в полном объеме. Где-то ждала своего часа грязная бомба, готовясь слизнуть своим нечистым языком тысячи жизней. И все правила летели к чертям.

Оперативники утром прибыли в Белгород, где проживал бывший ефрейтор ВДВ Владислав Зотов – кавалер ордена Мужества, боец западной штурмовой группы при зачистке базы близ Аташ-Юрта и, судя по всему, очередной в списке кандидатов на уничтожение. Первая попытка его найти не увенчалась успехом – ни дома, ни на работе его не было, ни по каким базам данных о купленных железнодорожных и авиационных билетах он не проходил. Тогда для его поиска привлекли местных чекистов, у которых агент как раз по случаю являлся правой рукой бизнесмена. Шатун настоял на личной встрече с источником – только после разговора с глазу на глаз можно быть уверенным, что не упущено ничего важного.