Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Впрочем, хуже не будет», — подумал Люк. Пусть даже в письме Натали подтвердит его худшие опасения, это лучше, чем мучиться догадками.
День 103
Дорогой, сегодня ты здорово на меня рассердишься. Но сперва вспомни, что несколько недель я вела себя хорошо и не доставала наставлениями. Тогда поймешь, как тебе не достает моего ворчания. Знаю, что ты скучаешь.
Вчера ночью мы говорили о том, что будет, если я не выкарабкаюсь. Ты ненавидишь эти разговоры. Мне осталось два сеанса химиотерапии, потом будет обследование — и выяснится, удалось ли победить раковые клетки. Во мне живет ощущение, что они притаились, подобно спорам ядовитого растения; стоит лишь ослабить хватку — и начнут размножаться.
Ты, как обычно, не хотел обсуждать, что будет, если результаты ничего хорошего не покажут. Я тебя не виню. Наверное, я вела бы себя так же. Поэтому и пишу эти письма — чтобы сказать вещи, которые не смогла сказать напрямую. Даже зная, что ты разозлишься. Наверное, я трушу. Но почему-то мне кажется, что лучше не говорить подобные вещи вслух…
Смотрела, как ты спишь. Я часто смотрю на тебя, когда не могу уснуть. Обычно прокручиваю в голове картины, которыми может окончиться весь этот кошмар. Однако сегодня ночью все было немного иначе. Бессонница терзала меня из-за слов, которые ты сказал перед тем, как уснуть.
Я осторожно свернулась в клубок у тебя под боком, чтобы не задеть порт для химиотерапии. Ты поцеловал меня в лоб и сказал: «Не можешь ты меня оставить. Я тебя слишком люблю».
«Знаю, я тебя тоже, — ответила я, прижалась к тебе и поцеловала в небритую щеку. — Только рак любовью не лечится».
«Обычно не лечится, — сказал ты. — А наша любовь — совсем особенная. Такая бывает раз в жизни. Никого никогда не буду любить, как тебя».
Я подняла голову. Хотела заглянуть тебе в глаза. Но ты уже почти уснул.
«Неправда. Ты можешь любить, и ты будешь любить. Ты должен». Ждала, что ты будешь спорить, доказывать, что никогда не женишься снова… Ты спал, а я плакала, потому что не хочу, чтобы ты был одинок.
Ты очень хороший, но замкнутый, и мне страшно представить, как ты будешь справляться один. Мы всю жизнь были вместе — за исключением пары лет в юности, когда заканчивали школу и начинали учиться в колледже. У тебя нет никого, кроме меня и детей. Ты общаешься только с Брайаном и с парой коллег, таких же зануд. Моя мама тебя не очень жалует (прости).
Понимаю, прошло всего несколько месяцев после моих похорон, и вряд ли ты готов к новым отношениям. Я не к тому, что тебе надо срочно кого-то найти. Просто прошу подумать об этом.
Ты заслуживаешь счастья. Я прекрасно знаю, что отношения — это не вечный праздник, но мне будет легче, если ты хотя бы попытаешься. У тебя два месяца, чтобы выбраться на свидание, а потом…
Я кое-что придумала, как тебе помочь, пусть меня уже не будет рядом.
Надеюсь, ты не злишься. Хорошо, что я сейчас не вижу твоего лица. Один хмурый взгляд смог бы пресечь все мои благие начинания. Поцелуй детей и скажи, что я люблю их. И будь готов. Никогда не знаешь, где тебя ждет новая встреча.
Люблю тебя.
Едва дочитав, Люк скомкал письмо в ладони. Откуда она знала — еще до операции, до облучения, до тех проклятых снимков, показавших, что рака нет, — откуда она знала, что умрет и оставит его одного? Ясновидение? Ему захотелось зашвырнуть письмо куда-нибудь подальше. Надо же, еще о свиданиях рассуждает!
Он изо всех сил сжал кулак. В голове мелькнула тревожная мысль: вдруг Нат говорит о новых поисках, потому что сама встретила другого человека? Может, на своем опыте знает, что можно любить и семью, и другого — скажем, кого-то вроде Энди…
Люк сунул комок бумаги в карман. Разберется с письмом потом, когда дети уснут. Когда он избавится от него, может быть, станет полегче. Слишком много мыслей бродило в голове после поездки в «Маранафу» и той фотографии… Люк вдруг вспомнил, что в раковине полно грязной посуды, а из крана течет кипяток. Он помчался на кухню. И столкнулся с Уиллом.
— Пап, смотри, что я нашел! — Сын сунул ему под нос глянцевую брошюру.
— Что там?
Люк пожалел, что не просмотрел сперва этот буклет и сразу отдал его сыну. Уилл указал на маленькую черно-белую фотографию внизу страницы. С нее улыбалось знакомое лицо.
— Это же дядя Энди!
Уилл отступил на шаг и скрестил руки на груди, сверля фото глазами.
— Разве? Не уверен… Хотя похож, да. Есть чуть-чуть.
Нельзя рассказывать о том, что есть фотография, на которой Энди с Натали в обнимку в одинаковых футболках улыбаются так, будто принадлежат друг другу.
— Он-он, сто процентов! Просто худой. Он был таким же, когда вы с мамой встретились?
Люк кивнул и протянул брошюру. Уилл схватил ее и снова уставился на снимок.
— Позвони ему! Он наверняка что-то знает. Вдруг они навещали там кого-то? Или просто занимались благотворительностью? А может, он мой…
Голос Уилла прервался. В горле у Люка застрял ком. Именно об этом он старался не думать.
— Ладно, позвоню на днях… Извини, надо посуду домыть.
Уилл колебался.
— Или не звонить… Подождать, пока что-нибудь еще выясним? — Он уложил буклет в карман толстовки и воткнул в ухо наушник. — Давай подождем. Мы ведь не знаем точно, он это или нет.
Не дожидаясь ответа, сын заткнул наушником другое ухо и поплелся к себе.
Люк сердито вытащил пробку из раковины. Он был зол. На то, что остыла вода. На беспокоящие вопросы. А больше всего на то, что парень на фотографии — Энди Гарнер.
Снимок обрезали: видны только лицо и плечи, но Энди был снят не один. На его левом плече лежала женская рука. На руке — кольцо. Обручальное кольцо Натали.
Люк слил остывшую воду, снова заткнул раковину пробкой и напустил кипятка. Погрузил руки в горячую воду. Боль не принесла облегчения. Конечно, можно сделать тест на отцовство и тем самым разрешить все сомнения сына. Сунуть результаты ему под нос, сказать: «Видишь? Я твой отец». Но самому Люку это не поможет. Одна мысль мешала с наслаждением вкушать спагетти и от души смеяться над перепачканной в соусе рожицей Клейтона. Что, если дядя Энди — все-таки отец? Отец другого ребенка от Натали?
Люк выскреб из банки остатки шоколадной пасты и намазал ее на верхний корж пирога — Мэй заказала на день рождения. Он терпеть не мог пасту из банки, но сам приготовить ее не рискнул. Разровняв слой, решил наведаться к детям в гостиную и выяснить, не желает ли кто облизать лопатку.
— Ага, это нападение? — Натали выскочила из-за угла и выхватила лопатку у него из рук. На ней были любимые облегающие джинсы с дырой на коленке. Ярко-синяя футболка подчеркивала синеву глаз.