В светлых глазах слётка, ещё не обретших яркий красивый цвет, нет никакого страха. Один восторг, пропади он пропадом.

* * *

Вот так. Знать не знала про злую соромаху, а про Чистую Смерть в рыжей шапке успела, значит, наслушаться.

Пока Ййр осторожно шарит по взъерошенным дымчатым перьям, пока расправляет пострадавшее левое крыло, эта савря тихонько охает. Бугайчик с перепугу неслабо её ушиб. Виноватить его не приходится.

В брюхе у неё бурчит от голода.

Хвалится, что вчера изловчилась скогтить жирную мышь, а до того перебивалась холодными квакушками. Но разве же это серьёзная сыть.

– А чего на бугая моего напала? – спрашивает Ййр с интересом. – Не с голодухи ли?

Впрочем, если это чадушко тут восьмой день в одиночку мыкается, то о людятах на Диком оно и не слыхало. Шут знает что могло прийти в голову.

– Страшный большой, – отвечает, вытаращив глаза, – он такое странное делал! Словно враг!

– Только не говори, что крался, – усмехается Ййр. – Вот уж не поверю.

– Я тихо-тихо жила на лиственнице, – рассказывает страфилька. – Я долго-долго за ним смотрела! У страшного большого сперва на башке было такое, красное. Он снял и спрятал. Он ходил и подбирал ветки! Подберёт – да бросит. Для чего это доброму человеку?? И морду вот такую корчил!

Она поджимает тёмные губы уголками книзу и хмурит едва наметившиеся брови. Ййр не может удержаться от смеха: получается точь-в-точь Кнаберово лицо, когда его, видать, одолевают какие-нибудь людские мысли.

– Отечик ему бы голову оторвал, – говорит она с глубокой убеждённостью. – Мамушка ему голову оторвала бы. Я бы ему оторвала голову, только не успела!

– Вижу, ты лютая и злая человекоубийца, – кивает Ййр. – Только эти люди-то мои. Нельзя им почём зря головы отрывать. Новые-то не приставишь. Они плохого ничего не хотят.

Вряд ли стоит объяснять, что Кнабер, очевидно, разыскивал для костра дровишки; чего доброго, эта отчаянная решит, что бугайчик задумал весь остров спалить. Огня страфили поколениями законно побаиваются, хотя наверняка эта в жизни своей не видала даже рдяного уголька.

Ой, бедовая, счастье, что все косточки целы. Нахваталась древесных вшей, настрадалась, растеряла весь дитячий жирок, если какой и был. Не упади она прямо на Кнабера, так небось и подохла бы тут, не позвав никого на подмогу, потому что родители у неё и правда хорошие, аж через меру…

– Ну вот что, лютая, – говорит Ййр. – в Каменную Твердыню ты нынче не доберёшься. И не дело такой грозе питаться одними мышами да квакушками. Поживёшь пока у меня, отрастишь пёрышки. Охотиться будем вместе, пока окрепнешь. Только уговор: моихлюдят не обижать.

Слёток моргает, приоткрыв широкий рот.

Обнимает орка крыльями, укладывает ему на плечо дрожащую тонкую шею.

– Я просила у восьми ветров, и я тебе нашлась!

– Нашлась, нашлась, – ворчит Ййр, поглаживая слётка по ушибленной спине.

* * *

Огня разжигать не стали, но Ришка успела обмыть Кнаберовы больные царапки водой из бутыли и поприжать к паре самых глубоких что-то, смахивающее на мокрые свёрнутые носки. Остатком воды напоила друга, и теперь они хрупают всухомятку овсяные хлебчики из пакета, сладкие и круглые. Гожая людская еда, чтобы успокоиться и маленько вернуться в ясный разум. Впрочем, хрупает больше Кнабер, а Ришка, похоже, так один хлебчик и мусолит. Может, ей и в глотку не лезет, от таких-то удивительных Дел.

На орчьих плечах снова намотана старая куртка; уцепившись за неё, едет встрёпанное, невзрачное существо. Теперь видно, что оно на добрую треть мельче взрослой страфили, а дымно-серое одеяние на узкой груди, животе и на поджатых ногах больше напоминает какой-то пух, а не настоящие перья. На людей посматривает независимо, почти не мигая.

– Пойдём, что ли, – говорит орк. – Солнце к вечеру повалило.

– Это что, – спрашивает Кнабер, поднявшись на ноги.

Всё же вряд ли он сомневается, страфиль ли это. С какой-нибудь ошалелой совой найдёнку перепутать трудно: рот. А для феечки уж как ни крути многовато перьев. Хотя после того, как бугайчик в Мине козу не опознал…

– Савря, – отвечает Ййр. – До страфильего имени не доросши, я говорю – пока будешь Саврей.

– Савря, – повторяет серая не без задора.

– Ну ты смотри-и, Савря и есть! – в голосе Ййра сквозит сдержанное восхищение, как будто это худосочное создание только что решило трудное уравнение или исполнило фортепьянную пьесу. – Все они у меня саври пернатые. А эта – особенно. Ты, Кнабер, не держи зла на дитё. Моё счастье, что ты пнуть её не поспел. А за находку тебе наш долг. Мой и Саврин.

– Твоё… счастье? – переспрашивает Сэм, совсем сбитый с толку.

– Ну а то. Пнул бы сдуру – а мне потом тебя калечить, вообще без радости.

Рина, торопясь, собирает в рюкзачок так и не понадобившиеся спички, почти опустевшую бутыль, жестянку, намоченные носки в кровавых разводах. Протягивает Сэму печенья, тот берёт из пачки не глядя, потому что таращится на Саврю во все глаза.

Очень смело девчура подходит и к Ййру с Саврей.

– Вот… хочешь? Это овсяное.

За Риткиным спокойным, лёгким голосом Ййр вдруг чует вблизях, как же её пришибло, эту добрую косточку, сахарную жилку – впору бы тоже, как Саврю, на себе домой волочь. Нюх-то не окрутнёшь. Но девчура держится, как и её дед: отчаянной заботой о других, чтобы самой не взвыть и не покатиться.

– Славно, что ты запасливая, – произносит Ййр. – Если кому запить, так у меня ещё фляжка. Из студёного ключа набрана.

Орк подцепляет несколько печеньев, прикусывает одно. Уже на ходу подаёт ещё одно Савре, и та принимается есть с изумлением на личике: брови кверху, глазища на пол-лица. Крошки падают Ййру на голову, тот смахивает их, не обращая особого внимания.

* * *

Солнце мягко меняет цвет мира, клонясь к позднему закатному часу. Ййр по пути передаёт людям Саврины злоключения, а самой Савре пытается втолковать, что Ришка и Сэм живут на острове вовсе не бездельно и даже помогают Матери Гиблых, Брату Пропащих во всяческих нужных делах.

– Рина, а ты уверена… – заметно прихрамывающий Сэм явно старается подобрать слова. – Ты уверена, что разумно… мешать естественному отбору?

Естественный отбор. Ох, и больно же звучат эти правильные слова именно сегодня!

– Я уверена, что оставить голодного раненого ребёнка одного в лесу было бы скверным поступком. Даже если ребёнок не человеческий, – бесцветно отвечает она.

– Этот «ребёнок» хотел мне голову оторвать, – замечает Сэм, взмахом руки указывает на Ййра, – он сам так сказал!

– Так голова-то твоя до сих пор на месте, – отзывается орк, которого, в общем,