Я следую за ним, раздумывая, удастся ли мне сбить его с ног.

Он ведёт меня к столу. Даёт мне в руки стакан и протирает рукав куртки грязным носовым платком. Я опустошаю стакан одним глотком. Напиток вкусный и сладкий, и я чувствую, что совсем осмелел. Я смеюсь.

Мой рот открывается.

– Полковник, я хочу, чтобы вы… Я хочу сказать вам…

Блэйд отпускает мои плечи и садится.

– Не будем сейчас говорить. Лучше следи за игрой, парень. – На его лице появляется улыбка. – Не своди глаз со стола.

У меня такое чувство, словно я смотрю на себя со стороны. Эти тяжёлые руки точно не мои. А эти ставшие бесполезными ноги? Бесполезные ноги сгибаются в коленях, и я падаю в кресло. Передо мной появляются и исчезают карты, на столе возникают и пропадают груды монет.

Кто-то шутит, и я смотрю на своих соседей. Все они в солдатской форме, но отнюдь не красивы. У одного из них не хватает пальца и обрубок обмотан грязным бинтом; другой небрит, а у третьего нет зубов. Где же человек в дорогом сюртуке?

Я выпиваю ещё один стакан густого сладкого чая.

Полковник что-то пишет на листке бумаги и даёт её беззубому, который тут же встаёт из-за стола и исчезает в толпе. Я хочу последовать за ним, но ноги не слушаются.

– Мы сыграем ещё раз, без ставок. Вот что, парень, я одолжу тебе гинею. Поставь её, вдруг она принесёт тебе удачу.

Все присутствующие смеются. Их глаза кажутся темнее, а рты шире.

Червы, трефы, бубны, трефы, бубны – красивые картинки у меня в руке.

Я залпом выпиваю чай. Человек с обрубком пальца наполняет мой стакан из чайника. Я выпиваю его, мне ужасно хочется пить. Почему мне так хочется пить? Комната кажется переполненной и очень шумной.

– Зачем я здесь? Не могу вспомнить, зачем я здесь.

– Не знаю, парень, – отвечает полковник.

Мне становится очень жарко. Мои щёки горят, а галстук впивается в шею, так что я дёргаю за булавку, пока брошь не поддаётся. Она кажется холодной и тяжёлой, как будто не одобряет того, что я делаю.

Мне удаётся засунуть её в карман только со второго раза.

У меня должны быть ноги. Под ногами пол, деревянный, неровный, и он кружится, как и моя голова. Я смотрю на свою ногу, чтобы удостовериться, что она и вправду моя. Она стоит под странным углом и шевелится, но не так, как я ожидал. Если я сейчас встану и пойду, пол тоже двинется с места. Если я встану, пол поднимется. Я пытаюсь встать, но моя голова ужасно тяжёлая и постоянно падает.

– Отнесите его… Никто не заметит…

Мои ноги скользят по полу. Кто-то хватает меня под мышки и тянет. Со мной что-то происходит. Силы совершенно покинули меня.

– В такое время суток! Я буду жаловаться.

В моих ушах раздаётся высокий голос. Мимо нас проходит женщина, оставив за собой шлейф тошнотворных духов.

– Мне очень жаль, – бормочу я.

– Постарайся идти, парень. Для этого у тебя есть ноги. – Полковник стоит слева от меня.

– Проклятие! Мордекай, он тяжёлый!

Кто такой Мордекай?

– Прошу прощения, мисс.

Мои ноги путаются в платье.

– Не возвращайся за работой, парень. Я не нанимаю пьяниц, – рявкает на меня мужчина в парадном сюртуке.

Я пытаюсь сказать «я не пью», но мы не останавливаемся, так что я не успеваю встретиться с ним взглядом, и мои бесполезные ноги запутываются в чём-то шуршащем. Раздаётся взвизг, и руки полковника выводят меня наружу. В лицо ударяет холодный воздух, и я на мгновение соображаю, где нахожусь. За дверями зала для приёмов.

Я пытаюсь бежать, но мои ноги подгибаются, и я обмякаю в руках полковника.

– Почему бы не сделать это прямо сейчас? – спрашивает один из солдат.

– Ещё не время. – Монеты переходят из рук в руки, и полковник что-то бормочет насчёт того, что ему надо кого-то подождать.

– Если его стошнит прямо перед нашими гостями, это будет стоить тебе двадцать шиллингов! – кричит мужчина в дверях, когда напротив останавливается экипаж.

Я поднимаю голову, и меня рвёт прямо на его башмаки.

Кто-то в жёлтом платье открывает дверцу снаружи, и полковник подталкивает меня вверх по маленьким ступенькам.

Кто-то взвизгивает, когда я забираюсь внутрь.

Собака.

Я заваливаюсь на бок, прижимаясь лицом к стеклу. Блэйд что-то говорит вознице, а потом забирается наверх, втискиваясь рядом со мной.

– Господи, ну и запах! – Раздаётся женский голос в темноте, и рука взмахивает белым носовым платком.

– Тогда откройте окно, – отвечает Блэйд. – Его стошнило.

Мы трогаемся с места, и экипаж грохочет по булыжной мостовой.

Всё кружится, поэтому я закрываю глаза, но мир начинает двигаться ещё быстрее.

Напротив меня на сиденье что-то шуршит. Я приоткрываю глаза. На сиденье залезает собака. Она рычит на меня, и я с трудом сдерживаю тошноту.

– Держись, парень. Хлебни-ка вот этого. – Полковник передаёт мне серебряную фляжку. Я подношу её к губам, и по моему горлу разливается обжигающая жидкость. Я кашляю и давлюсь, оседая в углу сиденья.

Может быть, я сплю, а может быть, и нет, но я знаю, что он говорит со мной своим вкрадчивым северным голосом. Женщина молчит, её напудренное лицо белым овалом выделяется в темноте, а сидящего рядом с ней мужчину совсем не видно – лишь квадрат носового платка. Они задают мне вопросы, но я не думаю, чтобы я им отвечал. Я не могу этого сделать, потому что иначе меня опять стошнит.

– Что ты нашёл в доме старика?

– Ничего.

– Там что-нибудь было?

– Нет.

– Ты и твой дядя единственные, кто туда заходил?

– Меня сейчас вырвет.

Кажется, мы едем по берегу реки. Я засыпаю, а когда просыпаюсь, мир по-прежнему кружится.

– Над чем он работал?

Я молчу. Я уверен, что не ответил.

– Это была летающая машина? – спрашивает женщина. – Вообще-то мы знаем, что это была летающая машина, так что нет нужды нас обманывать.

Я молчу.

– Видишь ли, он достаточно нам рассказал, – продолжает женщина. – Это была долгая ночь. Кровавая ночь.

– Да, – с усмешкой говорит полковник. – Там было полно крови.

Экипаж дёргается, и я извергаю все выпитые стаканы чая.

– Этот старик долго прожил, – задумчиво продолжает женщина.

– Он тебя любил, – добавляет полковник.

– Верно, – соглашается женщина.

– Звал тебя, – говорит полковник.