– Ясно, – тягостно вздохнув, кивнула Глаша. – Я спать, а ты снова орать примешься… – И попрекнула: – Так не орал бы, а сам зашёл и общался бы с врагом своим разлюбезным.

Тут она вдруг спохватилась, уловив мысль:

– А как ты здесь вообще оказался-то? В четыре утра? Что, хозяйка снова забыла дверь запереть?

Аглая посмотрела на дверь Музы Павловны и подивилась ещё больше: дверь соседки была закрыта без всяких щелей и зазоров. Значит, что? Значит, Вилли не выходил из своей квартиры?

Так, одёрнула себя Аглая. Ладно. Придётся проверить, что там с этим соседушкой снова приключилось, а то, что приключилось, – это верняк, и гадать не надо, иначе чего бы Вилли так орал посреди ночи.

Может, конечно, он таким образом «предъяву» очередную соседу выкатывал, а может, и нет.

Аглая снова призвала себя вернуться к актуальной проблеме. Пофиг, про что там котище голосил, надо просто пойти посмотреть по-быстрому и идти уже дальше спать – раньше разберётся, раньше освободится.

Видимо, почувствовав готовность девушки к действию и робкому подвигу, Валерьян поднялся с коврика и отступил в сторону, освобождая ей проход в квартиру.

– Что? – спросила отчего-то шёпотом Глаша у кота. – Со мной не пойдёшь?

Валерьян посмотрел на неё с надменным упрёком, но готовности сопровождать не выказал.

– Ну конечно, – попеняла ему всё так же шёпотом Аглая, – как орать обалдуем, так ты первый, а как на настоящее дело идти, так сразу хвост поджал.

– Фр-р-р, – фыркнул недовольно Вилли и демонстративно отвернулся.

– Ну и сиди, – отчитала его Глаша.

И, без всякого предупреждения окриком-призывом из разряда «есть кто дома?», как в предыдущий раз, но, как и тогда, одним пальчиком за ребро, Аглая потянула на себя дверь, раскрывая пошире, и осторожно переступила порог.

И остановилась, с ходу сильно подивившись – в прихожей не было мебели. То есть не только мебели, а вообще ничего не было. Стены-пол-потолок – всё.

Ну ладно, пожала она плечами, мало ли, может, сосед решил обстановку сменить на более дорогую. И, подбодрив себя таким размышлением, Аглая двинулась на свет.

Видимо, Виктор Юрьевич как-то совсем уж радикально решил сменить интерьер. На эту мысль наводил вид гостиной, расположенной напротив прихожей, отлично просматриваемой через настежь распахнутую в неё дверь с того места, где стояла, настороженно замерев, Аглая. Там тоже не наблюдалось ни одного предмета мебели. И не только мебели, а вообще никаких вещей. Даже люстра отсутствовала – вместо неё с потолка тянулся толстый короткий провод, заканчивавшийся чёрным патроном с вкрученной в него обычной лампочкой, даже не энергосберегающей.

Зато нашёлся хозяин.

Он лежал на полу посередине комнаты, ровно под лампой, заменившей люстру. От входной двери, где перепуганным, настороженным сусликом замерла Агата, осматриваясь, были видны только босые ступни, поскольку лежал он ногами к выходу, выпирающий холмом живот и неясные очертания остального тела.

И что-то с теми ступнями было неправильно, это Аглая сразу поняла, а вот что…

– Ох, как-то это не супергуд, Вилли, – поделилась Глашка нехорошим предчувствием с котом, продолжавшим сидеть рядом с дверью. – Совсем не супергуд. – И спросила: – Может, всё-таки пойдёшь со мной, ну так, для моральной поддержки?

Кот предсказуемо не ответил и не шевельнулся даже.

– Ну, ладно, это я так спросила, от нервов, – призналась Аглая.

Дальше тянуть не имело никакого смысла – или уже вперёд идти и разбираться, или сливаться на фиг из квартиры и просто вызывать компетентных людей.

«А-а-а, – решилась Глаша, – вызвать всегда успеем!» Может, он бухой в зюзю там валяется, а она полицию по тревоге дёргать примется, нехорошо это, ещё оштрафуют за ложный вызов. Да и вообще…

Нервно сглотнув внезапно пересохшим горлом от накрывшего с головой дурного предчувствия беды, истерически, с непроизвольным всхлипом вздохнув, Аглая всё же двинулась осторожно по коридору, шагнула в комнату и даже прошла вперёд, приблизившись к лежавшему Виктору. И…

…и застыла, словно ударившись о невидимую преграду, закаменев и забыв дышать, уставившись расширившимися от ужаса глазами на то, ЧТО увидела, и только слышала, как барабанит, грохочет в ушах и в груди сердце…

Она пришла в себя, словно очнулась, когда почувствовала, что от остановки дыхания лёгким сделалось больно. Резко с шумом выдохнула-вдохнула и тут же прихлопнула двумя ладонями рот, почувствовав, как рвотный комок даже не накатил – яростно шибанул не просто в горло, а перекрыл, забил всю носоглотку.

Сорвавшись с места, теряя по дороге тапки, Аглая понеслась из комнаты, влетела в туалет, рванула крышку унитаза, резко наклонилась, и её вывернуло наизнанку мучительными, болезненными спазмами рвоты.

Когда накатывавшие волны тошноты наконец прекратились, Глаша обессиленно опустилась на пол, отдав себе приказ глубоко дышать.

Просто глубоко дышать!

И она дышала, дышала, дышала, понемногу успокаиваясь, насколько вообще было возможно успокоиться при таких обстоятельствах.

Ей придётся туда пойти ещё раз, поняла она…

– Я не могу… – прохрипела Аглая вслух.

«А придётся, – возразила Глаше её гадская совесть, – потому что этот человек может быть ещё жив. – И напомнила: – В прошлый-то раз он был жив».

Аглая зажмурилась, сдерживая рвущиеся изнутри утробные, бессильные рыдания, истерично-судорожно всхлипнула несколько раз, выдохнула и, кряхтя-сопя, принялась подниматься, цепляясь за небольшой угловой умывальник, вмонтированный в стену. Открыла холодную воду, сунула под бьющую сильную струю лицо, прополоскала рот, закрыла кран и постояла, опёршись руками на мойку, низко склонив голову, оттягивая момент, когда всё же придётся выходить.

Ладно! Она с силой оттолкнулась от умывальника, решившись. Снова зажмурилась, представив мысленно то, что увидела и к чему собралась возвращаться, сняла с себя футболку и замотала ею, как банданой, рот и нос – ну, хоть так, хоть так…

«Ладно!» – выдохнула ещё раз. И пошла.

Это был полный, жуткий треш, какая-то адская, зверская инсталляция, недоступная разуму нормального, адекватного человека… Глашка понимала, что всё то, что она сейчас видит, скорее всего, будет преследовать её и долго сниться в страшных снах.

Голый Виктор Чащин, раскинув в стороны руки в позе «звезда», лежал в самом центре комнаты, прямо под ярко светившей на него лампой, и полностью, с макушки до пяток был залит, перепачкан кровью и какими-то кровавыми сгустками и ошмётками кожи. Его тело было буквально искромсано многочисленными порезами, кое-где большие куски кожи, словно бы вырванные или срезанные до самых мышц и костей, свисали клоками, один глаз не то залит полностью кровью, не то вырезан вовсе…

У него опорожнились кишечник и мочевой пузырь, отчего в комнате стоял удушающий запах крови и испражнений, как на бойне, а энергия дикого страха, жуткой, нечеловеческой