Но отчего-то Глаше показалось, что он всё ещё жив.

Почему? Разве возможно, чтобы человек выжил при таких ранениях?

И всё же… Аглая не могла не проверить – ну а вдруг? Вдруг?

Ведь только поэтому она и сунулась в эту треклятую соседскую квартиру – помочь, если с хозяином какая беда. Ну вот, с ним определённо беда, а она… Бешеные краники, как говорил дедушка, ну на кой ей вся эта дикая канитель-то, ёжики шипастые, а?

Ладно, она потом повозмущается от всей своей души, проорётся и поплачет, а сейчас…

Глаша выдохнула и, прижав покрепче к лицу футболку, проморгавшись хоть немного от навернувшихся от едкого запаха и страха слёз, очень осторожно, чтобы не вляпаться в красную лужу, опустилась возле лежавшего соседа на колени. Протянула руку и попыталась нащупать пульс у него на шее – нет, ничего, ничего… Хотя… что-то там еле уловимое вроде бы трепыхнулось…

И в этот момент мужчина открыл рот, мучительно пытаясь что-то выдавить из себя – произнести, промычать, но только засипел, и красная пена запузырилась у него на губах, испустив какой-то неясный звук…

От неожиданности и дикого испуга, хлестнувшего по натянутым нервам, Аглая дёрнулась всем телом, отшатнулась назад и, неловко поскользнувшись, угодила коленом в лужу вытекшей из-под бока мужчины крови. Чтобы сохранить равновесие, опёрлась ладонью на пол, попав теперь уже в другую лужу, попыталась подскочить на ноги, но зацепилась пяткой за руку соседа и, рухнув, уселась на попу.

А-а-а, ёклмн!..

Мужчина больше не пытался ничего говорить и сипеть перестал, не дёргался и не двигался, только, вспенив очередные кровавые пузыри, вылетел из его рта последний выдох… И, глядя на застывшую кровавую маску вместо человеческого лица, Глашка со всей ясностью, совершенно отчётливо поняла, что он умер. Всё.

Новый приступ сильнейшей накатившей тошноты заставил стремительно двигаться – она неуклюже перевернулась, встав на колени и опёршись на руки, начала подниматься. Но, мазнув взглядом по лежавшей перед ней руке Виктора, заметила в его ладони что-то непонятное, совершенно не соответствующее всей этой дикой, инфернальной, кровавой картине смерти в пустой комнате под лампой.

Неимоверным усилием воли преодолев рвотные позывы, присмотревшись, Глаша наклонилась к этой руке. И вдруг бухающее набатом сердце окатило холодом, а желудок сжало спазмом. Позабыв про всякую тошноту, уже понимая, что она видит, и не желая в это верить, Аглая осторожно распрямила перепачканные кровью пальцы и вытащила из ладони посверкивающий каменными гранями через кровавые пятна брелок.

Её брелок. Её. Аглаи. Брелок.

Как? Откуда? Каким образом он оказался в руке убитого мужчины?

Новая волна тошноты накатила, заставив в буквальном смысле подскочить на ноги. И, зажав рукой рот, Аглая пулей побежала из квартиры, на бегу зацепившись ногой за свой тапок, отлетевший от удара в самый угол прихожей. Сообразила, что она босиком, а тапки разбросаны в чужом коридоре, дёрнулась было назад, забрать, но тошнота уже рвалась наружу, и Глашка понеслась дальше, забыв не то что про тапки, а вообще обо всём на свете. Перелетела площадку, ворвалась домой, вломилась в туалет и, откидывая крышку, согнулась пополам над унитазом. Успела!

Её долго, мучительно полоскало и выворачивало, уже желчью, потому что желудок полностью очистился ещё в первую волну встречи с унитазом. А когда отпустило, Аглая, чувствуя опустошающую, дикую слабость, еле передвигая ногами, добралась до ванной комнаты, скинула с себя прямо на пол всю одежду, забралась в ванну и долго сидела там, скорчившись под струями душа и понемногу приходя в относительно нормальное состояние.

Слабость никуда не делась, водой, к сожалению, не смылась и была какой-то ненормальной, словно Аглая двое суток вагоны разгружала без сна и отдыха. Она никак не могла унять мелкую, бессильную дрожь во всём теле, в каждой мышце, но, по крайней мере, тошнить окончательно перестало, и она начала более-менее логично соображать. Ну, насколько возможно разумно соображать, пережив такое потрясение и шок. Кое-как Глаша выключила душ, выползла из ванны, замотала полотенцем мокрые волосы, не вытираясь, прямо на мокрое тело надела банный халат и, устав от этих, казалось бы, самых простых действий, присела на бортик ванны перевести сбившееся дыхание, чувствуя себя разбитой, обессиленной старушкой.

И в этот момент дверь в ванную комнату начала медленно открываться…

Глашка чуть не заорала от ужаса, ощутив, как бабахнуло от дикого страха в грудную клетку сердце, предупреждая, что готово выскочить вообще на фиг…

Дверь приоткрылась шире, и в образовавшуюся щель просунулась лобастая кошачья башка.

– А-а-а!!! – всё-таки заорала во всё горло Глаша от резкого отката страха, почувствовав, как начал предательски дёргаться правый глаз. – Вилли, скотина! Чтоб тебя!.. – обругала она котяру, от облегчения растеряв крохи хоть каких-то оставшихся сил и чуть не свалившись от бессилия в пустую ванну.

– Мя-а-у, – почти нежно и, кажется, даже с нотками извинения мявкнул Вилли, заходя полностью.

– Ты какого фига меня так напугал?! – попеняла ему раздражённо громко Глаша. – Тебе показалось, что мне стресса маловато будет?!

– Мур-р-р… – ответил Валерьян, подошёл и потёрся о девичью ногу.

– Эй, ты чего? – даже как-то растерялась Аглая.

Мало того, что Валерьян никогда – никогда! – не заходил к ней в квартиру, даже когда она его пару раз приглашала, пренебрежительно игнорировал, как нечто недостойное его величия. Мало того, что никогда не ластился к ней и не тёрся о её ноги. Он не позволял девушке даже погладить его и вообще прикасаться хоть как-то.

А тут такое! Чудеса-а-а…

– Вилли, тебе не кажется, что для одной ночи потрясений для меня как-то многовато и даже чересчур, а? – спросила Аглая и, не удержавшись-таки, осторожно погладила по спине трущегося о её ноги кота.

Усмехнулась неожиданно пришедшей мысли.

– Кстати, Валерьян, похоже, что всё-таки ишак сдох или султан умер. К кому из них себя причислять – выбирай сам, но враг твой того… тю-тю, помер, – сообщила она коту, подавляя очередной, но совсем лёгкий позыв к рвоте.

– Мяв, – не посчитав, видимо, новость достойной, ответил Вилли. Сел, оплетая хвостом лапы, и посмотрел на девушку, словно всем своим видом спрашивая: что дальше?

– А дальше мы с тобой позвоним в полицию, – уведомила его Аглая и предупредила: – И понаедет сюда целая орава посторонних, чужих людей.

– Мяв, – смиряясь с тяжкой необходимостью, вздохнул Вилли.

Или это она уже бредит от пережитых потрясений, шока и стресса, приписывая коту уровень человеческой разумности и способность вести с ней диалог – отвечать, комментировать её слова и вздыхать, смиряясь с неизбежным? Но полицию уведомить об обнаруженном