104-й псалом Давида, и государь опустился на колени пред чудотворной иконой Владимирской Божией Матери, той самой иконы, которую, по преданию, когда-то князь Дмитрий Донской воздел на свою хоругвь перед битвой с татарами на Куликовом поле.

В этот момент мысль о неудачах или поражении не шла в голову. Ни о чем другом нельзя было думать, как только о полной, блистательной победе! Широко распахнулись царские врата, и весь храм наполнился солнечным светом. Крик радости вырвался из тысячи уст этой громадной толпы, стоявшей снаружи храма, и смешался с праздничным звоном с колокольни Ивана Великого, посылая в безоблачное небо победные звуки. Европа, двадцатый век, современная цивилизация – все это куда-то исчезло! Это была подлинная, старая Московская Русь, Русь царей, Русь святой веры и единения царя с народом, которая переживала еще и не такие испытания, но всегда поднималась победоносно из развалин. Никакая цивилизация или воспитание, обязывающее человеческие чувства к сдержанности, здесь не могли бы что-либо поделать, чтобы поколебать детскую веру русского народа в победу над врагом. Мы вернулись обратно в предшествии чудотворных икон. Православие было выше русской государственной идеи, и русский двор был скорее похож на монастырь, чем на собрание военных и придворных.

Когда государь выходил из Успенского собора, он обратился к моему отцу и к Палеологу, прося их быть около него.

«Эти приветствия, которые вы слышите, – сказал с той улыбкой, делавшей его личное обаяние ни с чем не сравнимым, – относятся ко мне так же, как и к вам».

И он пошел дальше, ясный, светлый и задумчивый, и этот океан людских голов приветствовал царя с еще

большим воодушевлением, чем раньше. Казалось, что в жизни России наступила новая эра, которая раз и навсегда искореняла из жизни русского народа такие чувства, как недоверие к царю, недовольство, подозрительность или же ненависть к верховной власти.

Первоначальный план войны на русском фронте заключался в том, что Россия начинала наступление против Австрии, пока мобилизация и сосредоточение всех сухопутных русских сил не будет закончено. И только после этого должно было начаться наступление против Германии. Вероятно, это был самый благоразумный план. Однако наступление германских войск на французском фронте вызывало в Париже панику, и Палеолог настаивал, чтобы Россия предприняла немедленно более активные действия против Германии, чтобы отвлечь часть немецких сил на себя. Вследствие этого генерал Ренненкампф вторгся с гвардейской кавалерией уже 17 августа в Пруссию, овладел Сталупененом и Инстербургом, а несколько дней спустя армия генерала Самсонова начала свое наступление с юга в район Мазурских озер, подвергая себя страшному риску быть вовлеченной в мешок, который готовил ей Гинденбург.

Как известно, наступление генерала Самсонова закончилось разгромом его армии под Сольдау-Танненбер-гом, окружением двух русских корпусов и гибелью самого Самсонова. И хотя Париж был спасен и русским удалось привлечь значительную часть немецких сил с Западного фронта на Восточный, жертва, принесенная Россией под Сольдау, была слишком велика, и это первое русское поражение, казалось, унесло общий подъем и уверенность в победе.

Под Танненбергом погибли лучшие русские кадровые части, среди которых были также полки Варшавской гвардейской пехоты. Люди и лошади тонули в болотах Мазурских озер, блуждали в лесных дефиле и попадали в плен к немцам. Значительные потери понесла также и армия генерала Ренненкампфа, в которую входили самые блестящие гвардейские кавалерийские полки. Казалось, в Петербурге не было ни одной семьи, которая не понесла бы тяжкой утраты. Со всех вокзалов двигались погребальные процессии с гробами погибших офицеров, которых должны были похоронить под полковыми церквами. Мрачная туча повисла над столицей. Все как-то примолкли и ушли в себя. Даже победа генерала Иванова, и Рузского, и Брусилова на австрийском фронте, взятие Львова и целого ряда галицийских провинций не могли смягчить горечь поражения под Сольдау.

Лето как-то быстро прошло. Потянулись унылые дни, когда ветер гнал по земле осенние листья, и нависшее свинцовое небо, казалось, плакало над петровской столицей. Я невольно вспоминала тот жаркий июльский вечер, когда под нашими окнами проходили из Красносельского лагеря запыленные кавалергарды, и того юного офицера, который так весело желал мне спокойной ночи, и мне делалось бесконечно грустно.

Глава 10

Неподготовленность

13 сентября 1914 года, по случаю дня святого Александра Невского, в Мариинском театре состоялся торжественный патриотический спектакль. Играли национальные гимны всех союзников, и мой отец, Палеолог и бельгийский посланник граф Бюиссере сделались предметом восторженных оваций.

Командиры английских подводных лодок Макс Хортон и Лауренс, первые английские моряки, которым удалось провести в Балтийское море свои подводные лодки, были с нами в ложе. Они скромно прятались в глубине ложи, но мой отец попросил их выйти вперед. Известие о том, что английские подводные лодки прибыли в Ревель, сделалось всеобщим достоянием, а потому при виде двух моряков в английских формах взрыв энтузиазма потряс весь театр. Еще свежо было в памяти у всех посещение Петербурга эскадрой адмирала Битти, и тот факт, что это были те самые суда, которые еще так недавно стояли в водах Кронштадта, а затем приняли участие в первом морском бою у Гельголанда, вызвал среди присутствующих в театре большое воодушевление.

Когда турки выступили на стороне центральных держав и закрыли Дарданеллы, у России остались только два свободных порта – Владивосток на востоке и Архангельск на севере. Но ввиду того, что Архангельск замерзал зимою, вопрос о снабжении России иностранными боевыми припасами становился очень сложным. Россия была отрезана от всего остального мира и должна была рассчитывать только на себя. Вмешательство Турции в войну окрылило надеждой многие русские умы, которые всегда лелеяли мечту водрузить крест на Святой Софии в Константинополе и видеть старую Византию русским городом.

Поэтому, когда мой отец с радостью сообщил 14 ноября С.Д. Сазонову о готовности союзников в случае поражения Германии решить судьбу Константинополя в желательном для России смысле, это заявление, казалось, приближало исполнение самых заветных чаяний русского общества. Несколько месяцев спустя мой отец, на основании дальнейших указаний из Лондона, сделал на личной аудиенции доклад государю о том, что Англия не имеет ничего против захвата Россией Константинополя, при условии коммерческой свободы Дарданелл, предоставления нейтральной зоны Англии и порто-франко для товаров из нерусских портов Черного моря.

25 ноября было получено известие о большой победе под Лодзью, вызвавшее большую радость в Петербурге, хотя позднее выяснилось, что германские корпуса, которые были окружены под этим городом, все же вырвались из русских клещей и, в свою очередь, начали контрнаступление, захватив обратно Лодзь и заставив русских отступить.

Между