– Наша фирма принадлежит господину Гесслеру.

– Я не антисемит, – быстро сообщил Лузгин.

– Господин Гесслер немец, – возмущенно пояснила я, – человекбезупречной репутации, отличный семьянин, он создал в коллективе совершенноособый климат, мы все как родственники. Поэтому к найму нового сотрудникаподходим со всей тщательностью…

– Ясно, – кивнул Федор, – одна паршивая овца может все стадоиспортить…

– Теперь вы понимаете, – строго сказала я, – придется задатьвам пару вопросов, уж извините, если они вдруг покажутся бестактными…

– Ничего, ничего, – ответил парень.

– Где вы работаете?

– Нигде, – пожал плечами хозяин, – просто пишу картины, апотом выставляю их на продажу.

– И хорошо идут?

Лузгин замялся:

– Ну, если честно… Не очень. За весь год ни одна не ушла,народ хочет мишек на лесоповале и бабу с веслом. Абстракция предполагаетопределенное развитие художественного вкуса…

– А на какие средства существуете?

Парень примолк.

– Ну, разовые заработки…

– А именно?

– Ну… так, по мелочи, ерунда…

– Все же? – настаивала я, изображая дотошную кадровичку.

Федор вытащил сигареты и стал рыться в пачке.

– Господин Гесслер весьма снисходительно относится к тем,кто еще не набрал должного профессионального мастерства, – заявила я, – а вот кморальным качествам претендента предъявляет высокие требования. Кстати,отработав у нас двенадцать месяцев, вы можете рассчитывать далее на очень,просто очень хорошую зарплату! Так на какие средства вы жили с женой и, кстати,что с ней стряслось?

Лузгин тяжело вздохнул:

– Я сдавал две комнаты, их тут четыре… За четыреста долларовв месяц…

– Да? – удивилась я. – И кому?

– Кате.

– Кому?

– Виноградовой.

Я уставилась на юношу, тот опять начал перебирать сигареты.

– Что-то я не пойму, она же была вашей женой?!

– Бывшей, – протянул Федор, – мы, правда, официально неоформляли ничего, просто разбежались. Квартира принадлежала мне до брака,Катька вообще из провинции приехала, ни кола ни двора. Кабы не я, уезжать ей изстолицы в Задрипинск. А так… Все получила: прописку, работу, деньги загребалалопатой… Вот и решили, что так по справедливости будет, ей эти четыреста баксов– тьфу, а я на них жил. Только померла Катька и… – Он замолчал, глядя на пачку«ЛМ».

А что говорить, все ясно без слов. Жил альфонсом, за счетжены, а как той не стало, так и работа до жути понадобилась, небось молодойчеловек любит три раза в день покушать.

– Вот что, – железным тоном заявила я, – желаете получитьместо?

Лузгин кивнул.

– Тогда рассказывайте по порядку.

Нехорошо, конечно, обманывать человека, рассчитывающего напостоянный заработок, но перед глазами встало бледное, сосредоточенное личикоКристи…

Федор познакомился с Катькой на первом курсе, а поженилисьони летом. У Лузгина имелась собственная квартира, редкость в студенческойсреде, поэтому жили они весело, как и положено студиозусам… Гуляли до утра,пили дешевое вино, питались кое-как и могли ночами напролет говорить особственной гениальности. Четыре года промелькнули враз, и в 1997 году Катя иФедор, став обладателями свежих дипломов, нырнули во взрослую жизнь.

Они поняли сразу: праздника не будет, коробок сахара вшоколаде никто не принесет… Устроиться на постоянную работу оказалось почтиневозможно, просто невероятно. Диплом их института, честно говоря, весьма и весьмазаштатного учебного заведения, совершенно не котировался среди работодателей.Суриковский, Строгановский, на худой конец Училище имени 1905 года иполиграфический, но никак не областной художественный… Ребята приуныли.

Сначала Федя, искренне считающий себя ну если не гением, тосовершенно уж точно большим талантом, отправился в Измайловский парк. Онрассчитывал, что народ начнет расхватывать картины, словно дешевые яйца, ночерез месяц стало понятно – надеяться на заработок нечего. Рынок полнилсяпроизведениями на потребу малоинтеллигентной публике: щекастые младенцы держалина коленях умильных щенков, обнаженные девушки парились в бане, особнякомвисели полотна с изображениями Дракулы, Джеймса Бонда, Супермена и Микки-Мауса…Их автор, худой мужик лет пятидесяти, у которого в день убегало по пять полотенс Гуффи, Мак-Даком и Винни-Пухом, один раз сказал, угощая совсем озябшегоФедора стаканчиком кофе:

– Кончай фасон давить, мы тут все как один Рембрандты,никому твои запятые не нужны, пиши, что народ требует. Я, между прочим, знаешькакие натюрморты делал? Только жрать хочется…

Но Федор лишь презрительно хмыкнул. Во все временасовременники не понимали гениальных живописцев. Ван Гог умер в дикой нищете,Мане вечно побирался по знакомым, да что там импрессионисты, стоило вспомнитьхотя бы великих голландцев… Большинство из них всю жизнь простояли с протянутойрукой… Однако ни кошечек, ни собачек с бантиками они писать не собирались. Ну игде теперь те, кто работал в прежние века для услады тугих кошельков? Неосталось от них ни работ, ни имен. А Ван Гог и Мане висят в Лувре и в галереяхпо всему миру. Феденьке хотелось вселенской славы. И еще беда. Он мог творитьтолько по вдохновению, когда за окном играл хороший солнечный свет. Сумракдавил на Лузгина, ввергал его в депрессию, не хотелось не то что «малевать»,даже вылезать из-под одеяла…

Катя тоже сначала пыталась пробиться со своими полотнами, накоторых всеми цветами радуги переливались разноцветные шарики, кубики и дуги…Но потом девушка поняла, что следует срочно менять направление.

Чего только не делала бедная Катька, чтобы хоть чутокзаработать! Расписывала матрешек, подделывала палехские шкатулки, сидела вподземном переходе с мольбертом, зазывая народ обещанием в десять минут сделатьшарж… Но все попусту, редких гонораров хватало лишь на кефир и самые дешевыебулки. Катя одевалась в секонд-хенде и чувствовала себя совершенно несчастной.Но потом фея удачи расправила над Виноградовой роскошное крыло. Катюшку позвалив галерею «Арт-Мо».

– Куда? – переспросила я.