не обнаружили, эти выезды превратились в настоящую работу и занимали много времени и сил, что, как оказалось, и было нужно Витторио. Наконец-то к нему вернулся аппетит и сон!

Иногда Лоренцио раздражал его своей ненужной настырностью или странными вопросами, но Витторио старался держаться спокойно, поняв, что усталость, которая нападала на него после погружений, является его спасением от горьких мыслей и ощущения одиночества.

Когда он сообщил приятелю, что видел на дне мозаичный пол с чудесным рисунком, Лоренцио охнул, стал выспрашивать подробности, а в следующий раз сам поплыл в ту сторону, хотя они должны были исследовать уже другую бухту.

Наверное, это простое человеческое любопытство, успокаивал свои сомнения Витторио, это же на самом деле интересно – многовековые следы, достояние, оставленное нам неизвестным народом. Он даже порылся в интернете и понял, что несмотря на множество доказательств, указывавших на то, что на дне когда-то был древний город, до сих пор им никто вплотную не занимался.

«Сколько же у нас в Италии неизученных античных развалин, где когда-то жили никому не известные народы, доисторических произведений искусства, до которых еще не дошли руки ученых», – думал Витторио.

Он все-таки заставил себя спросить Лоренцио про тот вечер на танцах, но не услышал ничего нового – Сара, по-видимому, была вдвоем с сестрой, казалась веселой и беззаботной и Лоренцио не узнала, повторил приятель.

«Но почему жена не рассказала мне об этом? – с грустью думал Витторио, представляя, как та весело отплясывает в парке, среди высоких сосен, которые он прекрасно помнил. – Ведь как-то мы даже ходили туда вместе, когда приезжали к ее сестре, правда, это было днем…»

Они с Лоренцио должны были сделать еще как минимум два выезда с погружениями, но тот заюлил при последнем разговоре, сослался на боль в спине, и Витторио понял, что скорее всего они больше не поедут на озеро.

Больше всего его удивлял страх приятеля при появлении людей на ближайшем берегу, уже не говоря о полицейских, которые тоже крутились в бухтах, где были найдены трупы. Пару раз случалось, что мимо проплывала моторка, и Лоренцио бросался на дно лодки, утягивая с собой Витторио.

– А чего мы боимся-то?! – не выдержал и спросил Витторио.

– Да ничего в принципе… – замялся приятель, облизывая и так мокрые губы. – Только лучше на глаза никому не попадаться… разговоры пойдут лишние… Знаешь ведь, как у нас все сплетнями обрастает. А зачем нам это, потом перед кем-то объясняться, на дурацкие вопросы отвечать?

– Может, и верно, – согласился Витторио, хотя сомнения так и не покинули его голову.

Он уже слышал, что Барбара смогла убежать от преступников и прийти в полицию, и это еще больше запутало его.

Значит, это были похитители, но чего они хотели от совсем небогатой Пальмиры и ее дочки? А главное, какое отношение ко всему этому могла иметь Сара?..

Полиция была не уверена, что эти два убийства связаны между собой, и Витторио, полностью погрязший в догадках, не знал, можно ли с этим согласиться. Но что общего было у его жены с этой семьей, которую она недолюбливала и высказывала свое недовольство, даже когда он, жалея одинокую соседку, помогал ей по мелочи? Конечно, он замечал, что Пальмира, как говорится, «положила на него глаз», но она совсем не интересовала Витторио в сексуальном плане. Только постоянные любезности и комплименты с ее стороны, к которым он так привык, и сочувствие к больной девочке и ее неприспособленной к жизни матери побуждали его оказывать им покровительство и поддержку. Хотя… не такая уж Пальмира была неприспособленная. Он вспомнил, как она бойко вела беседу по телефону с представителем какого-то очередного фонда, который предлагал ей принять участие в конференции. А как ловко умела повернуть тему разговора в нужное русло или уйти от нежелательных ей вопросов! Ну правильно, этому научила ее непростая жизнь… а с бытовыми проблемами трудно управляться с больной девочкой на руках, рассуждал про себя Витторио.

По его мнению, соседка слишком оберегала дочку, и не только от общения со сверстниками, но и от физических нагрузок, совсем не разрешая ей двигаться.

– Что ты хочешь, зачем ты тянешься? Я тебе все подам! – Пальмира опережала движение дочери, которая пыталась подняться с инвалидного кресла. – Упадешь, не дай бог, а у тебя кости такие хрупкие, ты же сама знаешь! – Она подавала девочке фрукты или книгу, зорко следя, чтобы та не вставала.

Иногда он заставал Пальмиру за массажем, который она сама делала девочке, и думал о том, что у них нет денег даже на специально обученного этому человека и что мать не опустила руки, а смогла научиться многому, чтобы ухаживать за дочерью-инвалидом.

Барбара же казалась ему всегда одинаково равнодушной, до безразличия спокойной и тихой. Она была чрезмерно худой, как будто сложенной из одних острых углов – плеч, коленей и локтей. Лицо имела тоже какое-то остроконечное – нос, похожий на клювик, сидел между впалых щек, а треугольным подбородком «хоть орехи коли», как говорила жена. И только волосы, прямые и длинные, шелковистой волной падающие на плечи, скрадывали первое неприятное впечатление.

Витторио всегда было жалко эту странную, казавшуюся отрешенной, девочку, но однажды он услышал, как она кричит на кого-то, и оторопел от удивления.

В тот день Сара поехала к сестре, и Витторио от скуки решил позвонить соседке – не надо ли чего?

Он делал так довольно часто, зная, что обычно это заканчивается предложением вместе попить кофе и поболтать. Его совсем не привлекала Пальмира как женщина, но ее восхищенный взгляд и постоянные комплименты придавали ему уверенности во всех поступках и поднимали его в своих глазах на такую высоту, что он уже не мог прожить без очередной порции ее похвалы.

Услышав длинные гудки, он ждал довольно долго и наконец отсоединился.

«Значит, пойду пиво пить, – сразу же решил он, – наверняка там кого-нибудь из знакомых встречу».

Порядком накачавшись и наспорившись всласть (разговор зашел о последнем футбольном матче «Рома» – «Лацио», а это никого не могло оставить спокойным в пивном заведении), Витторио опять набрал номер Пальмиры, которая на этот раз ответила сразу же и тут же пригласила его на кофе.

– Садовая дверь открыта. Это чтобы Барбаре к домофону не нужно было подниматься, а я уже подъезжаю. Так что заходи, заодно посмотришь, все ли у дочери в порядке, а то я ее почти на два часа одну оставляла.

Подойдя к дому Пальмиры, он увидел луч лампы, пробивающийся сквозь подрагивающие от легкого ветерка занавески одной из комнат, по-свойски толкнул калитку, прошел по садовой