сильно греют, однако это все же лучше, чем ходить босиком по сырой земле или скалистым горам.

Выхожу из здания  совершенно спокойно и оказываюсь в месте, которого раньше точно не видела. Я совсем не помню, как мы доехали до Таара, и теперь все мне здесь кажется новым и необычным, а еще…кровавым. Столько трупов, сколько я нахожу здесь, я еще не видела ни в одной местности Хамадана.

Разодранные мертвецы тут валяются просто на дорогах с оторванными руками и ногами, вывернутыми внутренностями. Некоторые умершие тела дикие собаки разрывают прямо на улицах, не обращая никакого внимания на прохожих,  а те в свою очередь, на них.

От увиденного меня сильно тошнит. Кажется, я никогда не привыкну к таким пейзажам, от которых кровь стынет в жилах. Это и правда город мертвых, так как кажется, их тут больше чем живых.

С каждым шагом кандалы на моих ногах громко звенят, поэтому я даже не думаю о побеге. Демон вычислит меня даже тогда, когда я буду за километр отсюда, а проверять реакцию Алихана на свой второй побег я пока что не готова.

Я отхожу всего на несколько метров от этого каменного дома, когда слышу громкий детский плач. Он раздается совсем рядом от меня, заставляя лихорадочно осмотреться по сторонам. Этот плач такой испуганный и отчаянный, что у меня от него что-то сжимается в груди.

Прохожу дальше и оказываюсь на большой площади. Тут же невольно руку ко рту прикладываю от увиденной картины. Всего в нескольких метрах от себя я вижу Тая. Того самого белокурого мальчишку лет семи, который обычно разносит рабам хлеб. И мне в том числе.

Сейчас он стоит на коленях и плачет, пока его руку на каком-то бревне держит один из жестоких палачей Алихана. Рядом стоят слуги, помощники, и конечно, само зло во плоти. Алихан. Он спокойно стоит неподалеку, словно ничего страшного вообще не происходит.

Заведенная толпа требует крови, и я понимаю, что беде не миновать. В какой-то момент палач замахивается своим остроконечным топором, чтобы отрубить Таю руку. Острое лезвие сверкает на свету, заставляя меня застыть от ужаса.

Даже подумать не успеваю, как бросаюсь к этому ребенку, с силой толкая палача в сторону.

– Не смейте!

Обхватываю Тая руками, загораживая от всех. Мальчик так сильно напуган, что даже не шевелится. Плачет только воробьиными слезами, чуть ли не взахлеб, от чего его маленькие плечики сильно содрогаются.

– Ты смерти так сильно ищешь, глупая рабыня?

Стальной голос полководца тут же пронизывает до костей, и мне даже голову поднимать не надо, чтобы понять, кому он принадлежит.

– Как вы можете? Это же ребенок. Он маленький еще. Беззащитный.

От жуткого волнения мой голос дрожит. Зло смотрю на демона, прижимая Тая к себе, но воин резко выхватывает мальчика, отдавая его Шамилю прямо в руки.

– Он пойман на воровстве у своего хозяина! У нас только один закон для этого. Лишение руки. Так он перестанет воровать.

Не верю в то, что слышу. Что за варварские законы? Да и против кого, против ребенка!

– Нет! Так Тай станет инвалидом, и не сможет работать на тебя! Мальчик умрет, он не сможет нести корзинку с хлебом только одной рукой. Отпусти его, умоляю! Тай больше не будет воровать.

Со всех сторон слышался возгласы. И просит толпа отнюдь не про освобождение ребенка. Напротив, разъяренные дикари хотят увидеть боль, страх и наказание.

Я же стою и смотрю Алихану прямо в зеленые глаза. Такие красивые и одновременно дикие, что аж дух захватывает. Он сканирует меня взглядом, сложив руки на мощной груди. От него веет холодом. Арктическим.

– Ты смеешь указывать, что мне делать, шариха? Хочешь на его место?

– Нет. Я смею только просить о помиловании ребенка.

– Чем ты заплатишь за свою просьбу, маленькая Саназ?

Сглатываю, лихорадочно ища варианты, однако здесь у меня даже обуви своей нет, не говоря уже о деньгах.

Обхватываю себя руками, ища хоть какой-то защиты. В спину веет холодный пронизывающий ветер, распуская мои волосы.

– У меня нет ни единой монеты, чтобы заплатить тебе. Ты же знаешь. Мне нечего тебе дать.

– У тебя есть кое-то куда более ценное, что ты можешь мне дать. Шариха, посмотри на меня.

Замираю, когда чувствую горячую руку Алихана на своем подбородке. Он грубо поднимает его, заставляя посмотреть прямо на него.

– Я помилую вора, если ты придешь ко мне. Сегодня вечером. Сама и по доброй воле. Как рабыня приходит к своему господину.

Смотрю на мужчину, и не могу поверить в то, что слышу. Он не сможет…Сможет. Еще как. Слезы стекают по щекам. Он хочет сломить меня. Вывернуть все так, чтобы у меня даже выбора не было. Проклятый демон.

– Нет, пожалуйста…

Смотрю на воина, но не нахожу ни капли отклика в его глазах. Он просто играет со мной как с тряпичной куклой. Жизнь ребенка для него ничего не стоит, также, как и моя.  Неужели у него совсем нет сердца?

– Так и знал, что твое слово не ценнее трухлой шелухи. Шамиль, наказать вора!

Шамиль тут же Тая бросает к ногам палача, словно котенка, и я не выдерживаю. Это сильнее меня. Я не могу больше видеть слез ребенка в этом аду.

– Нет, стойте! Пожалуйста, не надо! Отпустите его. Хорошо. Я приду. Приду к тебе, Алихан! Только не тронь Тая. Обещай, что он будет цел.

Сама не замечаю, как впервые обхватываю его огромную руку своей ладонью, обжигаясь об нее. Горячая кожа Алихана словно соткана из огненных нитей. Меня как током всю пробирает от движения этого, но одновременно почему-то нравится ощущать его тепло.

Если раньше я думала, что жизнь в обычном мире полна опасностей, то попав в ад поняла, насколько сильно ошибалась. Настоящие опасности и зло обитает именно в Хамадане. Ими буквально пропитан каждый миллиметр этого мира, и кажется что смерть витает прямо в воздухе.

Один краткий кивок демона, и мальчика тут же отпускают, а я, кажется, только сейчас с ужасом начинаю понимать, на что согласилась добровольно.

* * *

Весь день я провожу на улицах Таара, стараясь не смотреть на ужасы, происходящие в округах. Шамиль с другими помощниками собирает большое войско, и мне эта свита уже больше не кажется обычными дикарями. Нет. Это профессиональные убийцы, которые могут лишить жизни одним рывком меча.

Маленький Тай бегает все с той же корзинкой, наполненной хлебом, и каждый раз я радуюсь, что его не тронули. Даже думать не хочу о