падала с потолка не в лужу, а прямо мне на голову.

— Весьма гуманное поведение для вашего ковена — прокомментировал домовой. — Но зачем вы пришли ко мне?

Я отвела взгляд.

Из-за этого вопроса у меня всегда было такое ощущение, будто с меня живьем сдирали защитную шкуру.

Нет ничего хуже первого сеанса.

— Хочу понять, что со мной происходит — вдохнула побольше воздуха в грудь. — Я часто…Часто бываю расстроена без причины. Мне иногда хочется… Ну, знаете, хочется тосковать.

— Плакать? — предположил Арчибальд.

— Такое гораздо реже… — поджала губы.

Арчибальд задумчиво пригладил свою белоснежную бороду.

— Когда в последний раз вы сбрасывали негатив, госпожа Мрак?

— Имеете ввиду проклятья?

— Именно. Темным ведьмам это необходимо время от времени.

— К сожалению, это было очень давно. Занята на работе. Не остается сил.

— Не остается сил на проклятья? — переспросил домовой, с подозрением глядя мне в глаза.

— Да.

Гриммо сделал очередную пометку.

— Скажите, а бывало ли у вас такое, что кто-то в вашей жизни не принимал вашу темную натуру?

Очередной вопрос ударил прямо в цель.

В ту самую мишень, которая шрамом была выведена на сердце. И сейчас, от одного этого меткого удара, в груди снова начало кровоточить.

Больно…

Но я нашла в себе силы снова улыбнуться.

— Любая темная ведьма сталкивается с подобным. Нас гораздо меньше чем представителей светлых ковенов. Логично, что многие нас сторонятся.

Гриммо бросил на меня хитрый взгляд.

Заметил, гаденыш, что я ушла от ответа.

— Да, это был мой бывший — тут же исправилась. — Он женился на ведьме из светлого ковена, а наши отношения предпочел скрывать из-за того, что я принадлежала к темным.

Фариас всегда брезгливо относился к темноте внутри меня.

Она была для него неудобна.

Тьма никогда не станет ручной, никогда добровольно не позволит собой управлять и никогда не смирится с тем, что ей отведено второе место.

Она привыкла брать всё.

Без остатка.

— Как вы расстались, если не секрет?

— Я его прокляла — уклончиво ответила. — У него…Скажем так, у него исчезли все физические достоинства, которые я ценю в мужчинах. С тех пор он перестал меня привлекать.

— Похвально — щеки домового слегка покраснели. — А есть ли в вашем окружении сейчас тот, к кому ваша тьма особенно расположена? Любовник, или муж? Тот, с кем вы чувствуете, что в вас все-таки просыпается настоящая черная ведьма?

Я крепче вцепилась руками в подлокотники кресла.

— Был — ответила севшим голосом.

Тут же прочистила горло, мысленно пытаясь взять себе в руки.

— Я его…убила. Это была мое рабочее поручение — добавила уже более отстранённо.

— Он вам нравился? — буднично спросил домовой.

Ни визгов, ни страха в глазах, ни немедленных попыток выставить меня за дверь.

Теперь я поняла еще одну причину, по которой этот специалист работал с темными ведьмами — он нас не боялся.

— Да. Он был идеален — голос прозвучал еще более бесцветно, а к горлу, между тем, все настойчивей подступал предательский ком.

— Жалеете о его смерти?

Немного нервно пожала плечами.

— Я считаю, Арчибальд, что лишние привязанности делают нас слабыми, жалкими и слепыми — сглотнула, снова почувствовав себя глупой, молодой ведьмой, которая впервые, со слезами на глазах и с изодранным в клочья сердцем, осознает эту простую истину. — Предпочитаю не позволять себе страдать подобными глупостями. Даже если очень хочется.

— Значит, не жалеете?

— Просто считаю, что его смерть была кстати. Рано или поздно я бы…Я бы все равно пришла к подобному решению.

Домовой задумчиво склонил голову на бок.

— Вы говорили, что когда чего-то опасаетесь, то уничтожаете это, верно? Могу ли я, в таком случае, предположить, что вы боитесь привязываться? Боитесь любить и доверять?

На этот вопрос я не ответила. Лишь молча прожгла домового предупреждающим взглядом.

Только вот Гриммо снова не растерялся.

Он звучно захлопнул свой блокнот, снял очки и строго посмотрел мне прямо в глаза.

— Госпожа Мрак, вы хотите, чтобы я поддерживал ваш спектакль и говорил вам только то, что вы желаете слушать, или вы позволите мне быть откровенным?

— Говорите — коротко процедила в ответ.

— Благодарю. Увы, я вынужден согласиться с предыдущим специалистом. Страх — действительно ваша проблема. Но хуже то, что вы боитесь его признать — он вздохнул. — Кто обидел вас, госпожа Мрак? Кого вы боитесь?

Гриммо поддался вперёд.

— С кем вы все еще боретесь? — спросил медленно, подчеркивая каждое слово.

Все тело сковало льдом.

Я понимала, что смотрю в голубые глаза Гриммо, но потом, в одно мгновение, они просто исчезли.

Больше не было ни домового, ни обшарпанного кресла, ни этой жалкой комнаты.

Вместо всего этого — перед глазами снова стоял грязный подвал, в который приволок меня Фариас, оставляя валяться на грязном тюфяке среди тараканов и мышей.

В груди снова разрасталась предательская беспомощность.

Она была осязаема.

Эта беспомощность сжимала грудь своей тяжестью, кислотой въедалась в лицо. Она душила, невидимой рукой хватая меня за горло.

А где-то там, глубоко в мозгах, снова звучали лживые клятвы любви.

Те клятвы, которые почти всегда переплетались с надменным смехом в те моменты, когда он делал мне особенно больно.

С тех пор и боль, и любовь, и привязанность — все это сплелось в единый узел, и я уже не представляла, как эти чувства могут существовать по-отдельности.

Кап-кап-кап — снова прозвучало настойчиво.

Этот звук вырвал меня из оцепенения.

Кап-кап-кап — на этот раз он ударил не по голове, он ударил прямо по вскипевшим мозгам.

— Хватит — я резко поднялась с места. — С меня довольно этих глупостей.

Дрожащими руками открыла сумку, бросила на стол оговоренную сумму и быстро направилась к двери, желая как можно скорее покинуть этот проклятый кабинет.

— Когда мне записать вас на следующий прием, госпожа Мрак? — раздалось невозмутимое за спиной.

Обернулась.

— Когда ваши хозяева дадут вам вольную, господин Гриммо, — процедила, чувствуя, как клокочет внутри злость — когда вы обзаведетесь нормальными диванами, залатаете дыру в потолке и не будете выглядеть на столько жалко, что мне даже не захочется вас проклясть. Иными словами — никогда. Всего доброго.

Гордо стуча каблуками, я вышла из кабинета и притворила за собой дверь.

От осознания, что мои слова были неприятны домовому точно так же, как мне были неприятны его, хорошо было только первые пару секунд.

А потом, почему-то, стало совсем тошно.

Придя домой, я натянула на себя старую, черную пижаму, сделала на голове пучок с кучей петухов и кое-как смыла косметику, не находя в себе сил даже на то, чтобы сделать это полностью