Когда я сажусь за руль, человек на другой стороне улицы выкрикивает мое имя. Я привык к многочисленным желающим взять у меня автограф, но этот не похож на обычного болельщика: бритый череп, татуировки, рабочие ботинки, решительные манеры – уж больно бесстрашно он пересекает мостовую, останавливая повелительным жестом транспорт. Машина, рядом с которой он меня поджидал, – седан с затемненными окнами.

– Мистер Уолш! – кричит он, направляясь бегом к козырьку отеля.

Я привык к женским домогательствам и к ретивым болельщикам, выбегающим после матча на поле, но меня настораживают чудаки, ездящие на стремных тачках. Жизнь с моим папашей научила меня постоянной готовности к обороне; и потом, «звезда» – синоним параноика. Как он узнал мой адрес? Он не просто проезжал мимо, он меня дожидался.

Я блокирую двери и сворачиваю в противоположную сторону, поглядывая в зеркало заднего вида. Незнакомец стоит, широко расставив ноги, уперев руки в бока и пиная носком ботинка кусок асфальта. Мне трудно не связать его мысленно с публикой, ищущей моего папашу. Проехав несколько кварталов, я торможу и отправляю эсэмэс отцу, тот не отвечает.

Я въезжаю в ворота стадиона и бегу в тренажерный зал, где положено проводить первые часы тренировки. Потом соберется наша команда, мы посмотрим видеозаписи и разделимся на группы для выработки стратегий защиты и нападения и будем трудиться примерно час, в зависимости от результатов предыдущего дня. Следующий этап – практика, скорее, умственное, чем физическое усилие: больше обсуждений «за» и «против», чем игровых моментов. День завершается записями – подготовкой ко второму дню практических занятий.

– Где ты был? – спрашивает меня Эйден с бегущей дорожки. – Мне уже сделали массаж, теперь я разрабатываю ногу.

Я встаю на соседнюю беговую дорожку и запускаю ее.

– Опоздание не помешает мне надрать тебе зад.

Он фыркает, насколько это возможно при беге.

Я развиваю такую же скорость, но мой угол подъема превышает его. Он удивленно крякает.

– Как тебе бой? – хриплю я через несколько минут.

– Класс! Макгрегор свалил его во втором раунде.

Я киваю.

– Что ты успел? – спрашивает он.

Я вспоминаю, как таскал на себе отца и как прибирался в его доме.

– Ты встречался с моделью? – Он тоже увеличивает угол.

Я мотаю головой.

– Вот оно что! Ты продинамил друга, дубина!

Я ухмыляюсь его отражению в зеркале, он показывает мне средний палец. Мне нравится Эйден, за последний год мы сдружились, хотя Джека он частенько злит. Но говорить гадости про моего отца я никому не позволю.

– Собираешься снова с ней увидеться? – Он тяжело дышит, ускоряя свою дорожку. Чертов двадцатитрехлетний новичок!

– Не жди любовной истории, – предупреждаю я его, завершая свой забег. – Между мной и девушкой со свадьбы ничего не было.

Я вытираю полотенцем лицо, жадно пью воду и перехожу в секцию тяжелых весов.

– Могу дать тебе фору, – заявляет Эйден, сходя с бегущей дорожки.

– Лучше смотри, как я выжму больше тебя. – Я располагаюсь на скамейке и жду его. Эйдена хлебом не корми, дай посостязаться, но от этого выигрываем мы оба.

– Двести?

Я разрабатываю шею, пальцы.

– Двести двадцать пять.

Он весело пододвигает мне штангу.

– Что ж, жарим на маслице!

Меня, как всегда, ставит в тупик его южный сленг. После десяти жимов у меня начинают дрожать руки.

– Ну, что, деточка, сдаешься?

По моему лбу струится пот, пальцы в перчатках скрючились.

– Я играю дольше тебя, в этом все дело.

Еще пять жимов – и руки начинают гореть.

Эйден наклоняется надо мной.

– Кто ты? Ты кто, черт возьми?

– Девон Уолш, – бормочу я, выжимая штангу.

– То-то, ублюдок! Ты – непреходящая угроза. Вечно ты бегаешь, вечно прыгаешь за мячиком. Твое тело – хорошо смазанная машина, лучше не найти во всей Национальной футбольной лиге. От тебя рыдает вся оборона. Никто не ловит мяч лучше тебя. Мелкий, глубокий, косой – любой. Твою задницу никому не поймать.

– Расскажи, какой я красавчик, – кряхчу я.

– Еще тот красавчик. Со мной, конечно, не сравнишься, но я вообще красивее всех.

– Не работает. – Я со стоном пытаюсь выжать штангу хотя бы еще разок.

– Двадцать, и все? Холлис и тот превзошел тебя вчера, набрав двадцать пять. Старайся, не то, клянусь, я прошвырнусь с Жизель Райли по всему Нэшвиллу. Она в меня влюбится, потому что передо мной никто не может устоять. – Он хлещет меня полотенцем по ноге. – Я отвечу ей взаимностью. Женщины меня достали, у меня их внимание вот где, но она не такая, как все. Видал ее в той юбочке? Ложась спать, я мечтал о ней…

– Заткнись! – приказываю я из-под кренящейся штанги.

– Что такое? У тебя на нее встает?

– Нет! – кричу я.

Он наклоняется ко мне и тихо спрашивает:

– Чего тогда злишься? Думаешь, я слепой? Пусть я деревенщина из Алабамы, но я не дурак.

– Убью! – И я разражаюсь длинной очередью брани.

– Попробуй. Только пощади мою бросковую руку.

Я поедаю его глазами, исходя злостью.

– Поднажми, старина. Еще три раза – и ты в дамках.

Штанга лежит у меня на груди, я судорожно глотаю, стискиваю зубы и делаю еще три жима. Оставив штангу на опорах, я соскакиваю со скамейки, весь пузырясь от адреналина, и грожу ему пальцем, едва не задевая нос.

– Не смей использовать как мотивацию ее, так не годится!

Он задирает руки.

– Остынь, друг! Так ты на нее не запал? Вчера в VIP-зоне у тебя был такой вид, что… Потом ты повел ее ужинать. Вот где ты пропадал? Проказник!

– Мы с ней – друзья!

Он чешет голову, глядя на меня.

– Честно?

– Честно!

– Так-то лучше. – Эйден расхаживает вокруг меня. Видя в его взгляде надежду, я невольно напрягаю плечи.

– Что тебя гложет?

Он останавливается и трет щеки.

– Ладно, не стану о ней распространяться. Вы друзья, дело ваше. Я рад, что ты все мне прояснил, а то меня грызло недоумение. Я, конечно, большой шутник, но в ней что-то есть, ты согласен?

Я в страхе сжимаю кулаки. Он все кружит и кружит вокруг меня.

– Уж сколько лет я не встречал девушку, которой не было бы дела до моих денег и славы. Надоело возвращаться в пустую квартиру, где некому душу излить. Трудно доверять людям, особенно после того, что выпало на долю Джека.