– Через двадцать дней после начала твоего возвращения на родную планету протяженностью в год нарушается твоя маскировка, твой корабль подвергается нападению врагов. Ты выпускаешь Кейт, чтобы ее не пленили, вы вместе с ней вступаете в бой с врагами и одерживаете победу. Это приводит к зарождению дружбы между вами. Она знает, как восстановить маскировку корабля. Ты учишь ее своему языку, но помещаешь в антигравитационную камеру для продолжения сна. Ты – большой инопланетный обманщик. Ты поклялся отдать ее своему царю нетронутой, но однажды ночью ты в приступе сомнамбулизма приходишь ко мне… к Кейт в камеру, будишь ее и… и… пренебрегаешь своей клятвой сохранить ее чистоту.

– Жизель, – говорю я тихо и хрипло, еще находясь во власти ее сюжета. – Ты считаешь это грязью?

– Вообще-то это повесть, которую я пишу.

О!..

– С ума сойти! Ты… – Такая горячая, что можно обжечься. – Не только умница, но и с воображением. – Я стараюсь справиться с дыханием. – Лучше нам не затрагивать сексуальную сторону сюжета.

– Ты спросил, я ответила. – Пауза. – Я хочу потерять девственность до того, как мне исполнится двадцать четыре года, Дев.

Я вздрагиваю.

– Когда у тебя день рождения? – Вопрос звучит не сразу, сначала я справляюсь с желанием на нее наброситься. Руки прочь он невинной девушки! Джек тебя убьет!

– В воскресенье. Там будет Майк Миллингтон.

– Этот Майк…

– Девчонкой я была в него влюблена. Он, наверное, уже развелся и отрастил пивное брюхо. – Она невесело вздыхает. – Если он окажется добрым и опять мне приглянется, то чем черт не шутит…

Я тяжело дышу и судорожно ищу ответ. Мозг подсовывают непотребное: если тебе так хочется избавиться от этого неудобства, то чем плох мужчина, с которым ты сейчас лежишь в постели?

Из открытой двери доносится скулеж.

Пуки подбегает к кровати со стороны Жизель, та подбирает собачонку и снова залезает в постель, чтобы, подальше от меня отодвинувшись, засунуть ее к себе под одеяло.

– Спокойной ночи, Дев, – бормочет она. – Спасибо, что взял меня к себе, хотя бы на разок. Ты лучший.

А то как же!

Я что-то отвечаю, выдыхаю, отворачиваюсь и дырявлю глазами стену.

В семь утра, выйдя из своей комнаты, я застаю Жизель на табурете у кухонного островка. Она сидит ко мне спиной, с открытым ноутбуком, в наушниках, и печатает как одержимая.

Странное чувство – застать поутру чужого человека в своих владениях. Девушки обычно уходят до восхода солнца – не потому, что я негостеприимный хозяин, а потому, что не чувствуют потребности задерживаться. Лучше не представать перед партнером по случайному сексу при утреннем свете.

Рискуя упасть с табурета, она тянется за ручкой, при этом задирается подол еще одной старой рубашки из моего шкафа. Наверное, спереди она завязала ее узлом. Жизель натянула свои лохматые шорты, теперь съехавшие так низко, что виден верх розовых трусиков. Внизу спины у нее красуется хорошо знакомая мне татуировка.

– Почему у тебя татуировка – половина бабочки? – спрашиваю я, садясь с ней рядом.

Она оборачивается и с улыбкой снимает наушники.

– Доброе утро, солнышко! Надерем этому дню задницу? Ты со мной?

Я морщусь.

– Ты, как я погляжу, жаворонок!

Она награждает меня быстрым объятием, спрыгивает с табурета и, пританцовывая, направляется к плите.

– Я никогда не была соней. Я встала в шесть и успела приготовить тебе завтрак: маффины с бананами и орехами. Нашла их у тебя в буфете и решила, что ты их любишь.

Окидывая меня взглядом, она убеждается, что я уже оделся для тренировки.

Едой меня снабжает Куинн, младший брат Джека из его приемной семьи. Я даже не знал, что у меня есть смесь для маффинов. Обычно я ем на завтрак овсянку и протеиновый батончик, после чего тороплюсь на пробежку.

– Я хотела сделать яичницу, когда ты проснешься. – Жизель улыбается, и я чувствую, как рассеивается напряжение вчерашнего вечера.

– Годится. Бекон?

Она радостно кивает, и я достаю необходимое из холодильника. Жизель разбивает яйца и выливает их в миску.

– Я сварила кофе.

– Ты охрененно красивая! – выпаливаю я, налив себе кофе и сделав первый глоток. Удовольствие смотреть, как она краснеет. Я гоню мысли об инопланетянине Девоне, набрасывающемся на нее на космическом корабле.

После кофе я тороплюсь ей помочь: кладу на сковородку бекон и наблюдаю, как он поджаривается.

– Не думай, я заметил, что ты не ответила на мой вопрос о татуировке у тебя на… на спине. Как тебя угораздило? – Мне хочется ее разговорить, и вообще, она действует на меня завораживающе.

Жизель добавляет к яйцам сметану, солит, перчит.

– Дело было в колледже, сразу после первого курса. Я осталась в Мемфисе на летние курсы. А еще это был мой день рождения.

– Чего только не случается на день рождения!

– Ты даже не представляешь… – Она вздыхает. – Я захмелела от пива, и мы пошли в тату-салон. Моя подружка выбрала себе E = mc2, я – бабочку, потому что считала, что это символ перемен, метаморфоз. – Она орудует сбивалкой, делает глоток кофе, ставит чашку, морщит нос. – Больше я тебе ничего не скажу.

Я угрожаю ей щипцами.

– Придется ответить.

– Не могу. – Она крестится.

Я щурюсь.

– Жизель Райли, ты даже не католичка. Что за скрытность? Тебе было больно?

Вообще-то я не думаю, что она кричала от боли. Упав на колени в клубе, Жизель даже не пикнула; еще она лезла по шаткой лестнице в разгар бури, не боясь свалиться.

Я переворачиваю бекон, она с ничего не выражающим лицом выливает яйца на разогретую сковороду.

– Долго жарить? Себе я жарю недолго, но тебе могу подольше.

Нет, так легко она от меня не отделается.

– То, что любишь ты, понравится и мне. Давай, колись! Почему у тебя на пояснице половинка бабочки?

Она зло на меня косится.

– Ты ужасный, знаешь?

– Выкладывай, иначе не получишь бекона.

– Так и быть. В тот год, в январе, я встречалась с одним парнем, ничего серьезного. Он был страшным футбольным болельщиком. Как-то вечером я смотрела у него дома матч национального чемпионата между Огайо и Джорджией…

Я застываю как вкопанный. Картина прояснилась.

– Черт! Я играл в том матче! Я поймал три передачи и выиграл игру! – Я принимаю горделивую позу и демонстрирую бицепсы. – Тебе приглянулась моя атлетическая фигура, студенточка?