Врач – рослый белобрысый мужчина в очках в тонкой оправе; судя по всему, он вполне годится в эскулапы для моей лучшей подруги, только он спешит и уже посматривает на дверь: его ждут другие больные. Это наводит меня на полезную мысль.

– Где вы изучали медицину?

– Здесь, в Теннесси, в университете Вандербильта.

Это вызывает уважение, но я твердо стою на своем.

– Тем лучше. Не пора ли пересмотреть отношение к канабису? Пожилым медикаментозная марихуана очень полезна. – Что с того, что я обращаюсь к специалисту, хотя сама не имею медицинского образования? Главное, что Миртл привыкла баловаться травкой еще с 80-х годов. – Она курит из-за мигреней и из-за боли в колене. – В основном… – На каком основании ей можно выписать рецепт?

– От травки я успокаиваюсь, и аппетит улучшается, – подсказывает она с надеждой.

– Увы, в Теннесси медикаментозную марихуану практически не найти. – Голос врача звучит бесстрастно, его не переубедить, это видно по его глазам. Я тяжело вздыхаю.

– Лучше я переберусь в Колорадо, – пыхтит Миртл.

– Я буду ужасно по вам скучать, – грустно говорю я.

После ухода врача я похлопываю ее по руке. Хорошо было бы добиться от врача помощи, но понятно, что на это нет надежды.

– Опять вы понесли свой вздор! Мне надо было это предвидеть. Я очень зла на вас. Почему вы не говорили мне, что у вас фибрилляция предсердий?

– Лучше дай мне зеркало. Я такая растрепанная! – Она пытается привести в порядок свои каштановые пряди.

Я протягиваю ей зеркальце из ее сумочки.

– Краше в гроб кладут! – вскрикивает. – Где моя губная помада? Мистер Уилкокс пообещал принести мне чего-нибудь вкусненького на обед. Представляешь, его выписали еще вчера вечером! Здоров, как бык!

Я даю ей тюбик ее обычной розовой помады, и она принимается мазать себе губы.

– Вы звонили Патрисии? – спрашиваю я.

Она морщится, на ее лицо возвращается озабоченное выражение.

– Звонила. У моей дочери пятилетние дети, она слишком занята, чтобы лететь сюда из Нью-Йорка.

Я скрежещу зубами и опускаю голову, чтобы она не видела моего негодования. Если бы моя мать угодила на несколько дней в больницу, я бы прилетела к ней первым же рейсом.

– Давно у вас фибрилляция? – спрашиваю я с деланой жизнерадостностью. Ее госпитализировали с аритмией и применили дефибриллятор, чтобы восстановить нормальное сердцебиение.

Она откидывает голову на подушку.

– Много лет. Пока я принимаю лекарства, все идет более-менее, но иногда…

Чего только не бывает от пожара!

– Когда вы вернетесь домой, надо переходить на здоровую пищу. Никакого красного мяса, больше двигаться, меньше спиртного…

Она с негодованием перебивает меня:

– Мне осталось лет двадцать, это в лучшем случае. Отказываюсь прожить эти годы отсталой старой бабкой. Мне подавай удовольствия, Жизель: безумный смех, взлеты и падения, мужчин с длинными членами…

– Эй, дамочки!

Я поднимаю глаза на Джона Уилкокса. В нем около шести футов, он худой, с редеющими волосами и с улыбкой до ушей. Он выглядит настолько лучше, чем накануне, что я, вскочив, прыгаю ему на шею, смяв большой пакет с суши у него в руках. Он хлопает меня по спине.

– Я тоже рад видеть вас с добром здравии. Вчера нас толком не познакомили. Я признателен вам за то, что вы вовремя увидели дым. Это мой сын Роберт. – Он указывает на юнца у себя за спиной.

– Вы принесли суши!

Джон с улыбкой демонстрирует пакет из любимого ресторана Миртл.

– Я выполнил ее просьбу. Я всегда выполняю просьбы. Ты понял? – обращается он к сыну. Тот улыбается и качает головой.

– Как же иначе, папа.

Я улыбаюсь так широко, что лицо вот-вот лопнет. «Он мне нравится», – сообщает мой взгляд больной в постели.

«Неужели?» – отвечает она мне взглядом.

Я наклоняюсь к ней и шепчу:

– Большие руки.

– Минуты не прошло, а они уже шепчутся, – негодует Джон, ставя свой пакет на столик в углу.

– Наша задача – заставить вас гадать, что мы сделаем в следующую секунду, – щебечет Миртл.

Теперь его улыбка адресована ей.

Чувствую, как между ними пробегает искра.

Роберт на вид немного старше меня, на нем широкие брюки и летний пиджак. Он симпатичный, с виду прилежный молодой человек. Мы обмениваемся репликами о состоянии Миртл, не упоминая ее мольбу о марихуане. Джон сообщает, что нашел свою сбежавшую кошку, и я мысленно вычеркиваю кошачью проблему из своего списка обязательных дел. Отец и сын садятся на стулья с прямой спинкой, принесенные из коридора, и открывают пакет с суши. Я отвергаю предложение перекусить – недавно плотно позавтракала.

Джон объясняет, что временно переехал к сыну, и тут меня осеняет: когда Миртл выпишут, ей будет некуда податься. На ремонт после пожара уйдет не одна неделя. Я беру свой заряжающийся телефон и делаю еще несколько записей:

Я смотрю на часы и подпрыгиваю.

– Прошу прощения. Мне пора. – Я в спешке запихиваю в сумку свои вещи. Я приехала в больницу сразу после «Волмарта»; в ожидании врача пролетело много времени.

– Сегодня я преподаю в летней школе! – Я кидаюсь к Миртл, целую ее в макушку и обнимаю. – Я позвоню вам позже и дам Пуки послушать ваш голос. Попробую добиться разрешения на вечернее посещение.

– Только если найдешь время, – отзывается она. – Твои занятия важнее. Сочиняй новые главы и шли мне их по электронке. Я могу читать в своем телефоне. Слава богу, я нашла его в своей сумочке.

– Я смогу посидеть с ней вечером, – предлагает Джон, когда я шагаю к двери. Оглядываясь, я вижу, что они с Миртл смотрят друг на друга; я оценила бы этот взгляд на «5» по пятибалльной шкале.

Я тяжело вздыхаю. Возможно, у пожара есть и хорошее последствие. Если к моей лучшей подруге вернулась воля к жизни, я счастлива.

По пути в университет, управляя машиной, которая никогда в жизни не будет мне по карману, я невольно возвращаюсь к утренним событиям.

Девон увидел мою татуировку и заподозрил, что я знала о нем до нашего знакомства. Уверена, он вернется к этой теме. Выйдя из машины, я с улыбкой пересекаю двор и направляюсь к зданию физического факультета, где по очереди с другими коллегами преподаю на летних курсах отстающим младшекурсникам.