– Как же их удалось вернуть?

– О, это целая история. Когда монастырь в восьмидесятых годах государство вернуло церкви обратно, был организован попечительский совет по проекту возвращения колоколов. Но американцы и слышать не хотели об этом. Почти двадцать лет ничего не могли сделать. Тогда наши разыскали деньги, чтобы отлить точные копии всех восемнадцати колоколов. Привезли и смонтировали их в Гарварде, а потом устроили перезвон на новых. Да такой, что американцы согласились на обмен.

– Ванечка, да ты стал фанатом!

– Нет. Просто фраза «Иван, не помнящий родства» про меня. Стыдно до боли… Теперь я Лизу хорошо понимаю. Я чувствую: она с этим связана. Нужно искать в монастыре.

Они стали украдкой разглядывать столпившихся подле звонницы людей и к своему удивлению обнаружили много молодежи. Солнце еще не взошло, и было прохладно, но удивительное единение согревало сердца. Иван смело направился к монаху, стоящему у солидной, оплетенной металлическими лентами двери, и о чем-то с ним пошептался. Тот кивнул, а Иван стал отчаянно жестикулировать, подзывая девушку. Варя в нерешительности засеменила к ним, а потом почти побежала.

Грубые ступени каменной лестницы надвратной башни поднимались круто вверх. Запыхавшись от быстрой ходьбы, они оказались на третьем этаже звонницы, представлявшем собой большую открытую площадку. Переступая через веревки, сходящиеся от языков всех колоколов к центру, где стоял звонарь, молодые люди прижались к горстке счастливчиков, кому дозволили подняться наверх. Отсюда были хорошо видны спящая столица и Москва-река. Прохладный ветерок трогал длинные волосы молодого монаха, испытующе поглядывавшего на гостей. Он заметил какой-то одному ему известный знак и встал к «пульту управления» колоколами. Затем знаком подозвал троих крепких парней, среди которых оказался Иван.

– Это наш самый большой колокол, – голос монаха был серьезным. – Имя ему «Благовест». Беритесь за веревку и раскачивайте, а я присоединюсь позже.

Огромный язык стал медленно просыпаться, лениво увеличивая амплитуду движения. Примерно через минуту первые лучи весеннего солнца вспыхнули на востоке, выхватывая верхушки домов и башен столицы, и тут же раздался первый удар. Низкий, гулкий, ощущаемый всем телом. Очевидно, звук этот был далеко слышен в утренней тишине, но стоящие под ним и рядом с ним люди не испытывали боли в ушах. Голос «Благовеста» был приятен. Живой и сочный! В нем чувствовалась такая мощь и силища, что душа ликовала. Звонарь тоже принялся за дело. Многоголосый хор начал выводить мелодию. Удивительным образом она отозвалась в каждом присутствующем, затрагивая какие-то потаенные струны, то, что веками объединяло наших предков, и то, что мы так безрассудно растратили по мелочам. Перезвон касался чего-то сокровенного в душах, становясь не только понятным, но и удивительно приятным, родным. Монах понимающе поглядывал на окружавших его молодых ребят и девушек.

– Вот она, благодать! – тихо проговорил он, и слова эти дошли до сердца каждого.

Отчего-то вдруг выступили слезы, но никто не стыдился их, потому что все чувствовали одинаково. Восторг и наслаждение рождались в груди помимо воли.

– Вот он, малиновый звон, – добавил монах. – Слаще не бывает…

Никто не возражал и не поддакивал. Было видно, что стоявшие в тот момент на третьем этаже звонницы сделали для себя открытие. Они русские в глубине души, а все наносное – такая шелуха, что любой ветерок развеет. Как братия у ворот определила это раньше, осталось загадкой, но монахи не ошиблись ни в ком. Все, как один, восприняли этот перезвон, словно рубеж, открывший для них простую истину: вот их корни, вот их Родина. И неважно, посещают ли они регулярно церковные службы, соблюдают ли посты, молятся или каются ли в грехах – они свято верят в свою великую страну на каком-то генетическом уровне, передаваемом из поколения в поколение. Они, как перелетные птицы, с кровью впитывают эту память, и дорога домой всегда будет желанной, какие бы райские кущи они ни сыскали на чужбине. А понадобятся Родине их жизни – отдадут. Так всегда поступали их предки, да и они такими родились.

– А ну-тка, девицы, подходи, – монах сверкнул черными восторженными глазами. – Берите по одной веревочке и повторяйте.

Несколько девушек подошли и нерешительно взялись за указанные веревки, что сходились от языков разных колоколов в центр. Монах успевал выводить мелодию перезвона и показывать им, что и как следует делать. Постепенно и девушки стали звонить самостоятельно. Иван, раскачивающий язык большого колокола «Благовест», смотрел на Варю. Ее худенькое лицо, обрамленное простым платком, неожиданно преобразилось, глаза засветились, и улыбка тронула губы. Луч солнца выхватил девичью фигурку из группы, словно мощный прожектор. Варя была увлечена перезвоном, как азартной игрой. Казалось, она ничего не замечала вокруг, кроме малинового звона, волнами расходившегося от звонницы по узким извилистым улочкам, над руслом плавно поворачивающей реки, и множества светлых лиц, обращенных вверх, людей, сгрудившихся на монастырской площади. Чувство сопричастности всех присутствующих необычному событию отражалось в их восторженных взглядах, устремленных вверх, к тем счастливчикам, что были в центре.

Отзвучали последние ноты перезвона, прихожане ушли на службу, монахи приступили к своим повседневным делам, а гости не решались расходиться. Они продолжали стоять вокруг звонницы, еще переживая только что случившееся с ними, но, пока не разобравшись во всем этом. На лицах появилось выражение растерянности, а взгляд словно вопрошал: «Как, и это все… уже закончилось?». Многие впервые осознали для себя нечто очень важное, дремавшее доселе в глубинах души. Одних так посещает любовь, других – восторг от необъятных знаний и мудрости, накопленной веками, а некоторым становится ясно, что сердца их открыты к вере. Не к конкретной конфессии или постулату о сотворении мира Всевышним, не к тем или иным фантастически красивым соборам, где душа успокаивается от речитатива священника, читающего молитвы, и подхваченного ангельскими голосами мальчиков на хорах, не к ликам святых, взирающих с куполов и картин в дорогих рамах на прихожан, всем своим видом осуждая грешников и призывая к праведности. Нет. У многих душа открыта к вере в добро, справедливость и все то, что есть светлого в каждом из нас.

– Братья мои, – собравшиеся обернулись к огромному монаху с курчавой смоляной бородой и такими же черными глазами. – Если вас не интересует утренняя служба, могу вам предложить небольшую экскурсию по монастырю.

Все молча закивали в ответ.

– Тогда попрошу следовать за мной, – ряса скрывала истинное тело монаха, но густой низкий голос и серьезный взгляд умных глаз с двухметровой высоты внушали уважение. – Это займет не более получаса. Начнем с братского корпуса и трапезной.

Группа человек в тридцать послушно выстроилась за монахом и двинулась по территории следом за ним. В основном это были молодые люди до тридцати с приятными славянскими лицами. Они только сейчас стали поглядывать друг на друга, подмечая упущенные ранее детали.

– Слушай, – Варя дернула Ивана за рукав. – Никогда не думала, что бывают такие огромные монахи.