Играет?

От страха дрожат все поджилки, мысли становятся тягучими, прямо как проклятые конечности Жака Даманна. Не сводя распахнутых глаз с приближающегося по плавной дуге чудовища, лихорадочно пытаюсь нашарить хоть что-нибудь, что мне поможет.

Пальцы судорожно перебирают связку артефактов на шее, но я уже знаю — нет среди студенческих побрякушек ничего, что поможет продержаться до прихода помощи. Самое действенное я успела потратить во время боя со слепышом, остальное и вовсе детские забавы.

Из оружия при мне только простой кинжал призывателя, но им разве что самоубиться можно?

Выручает Птиц.

Не дожидаясь моей команды, фамилиар бросается на врага, в последний миг приняв материальную форму. Стальные когти ворона безжалостно вцепляются в морду чудовищной пантеры, грозя выцарапать глаза. Увеличившиеся втрое крылья бьют, заслоняя обзор. Он мельтешит и раздражает, изо все сил перетягивая внимание фарреха на себя.

Поддерживаю фамилиара магией, ощутив новый болезненный укол в висках. И ладно, все равно других идей нет. Одно радует — окончательная гибель моему ворону не грозит, и я всегда смогу призвать его из-за грани. Но темному духу долго не продержаться против существа «дельты», слишком велика разница в силах и магии. Все, что он может — это задержать и отвлечь, выиграв немного времени для меня и подмоги.

Кстати, мне кто-нибудь помогать собирается? Где дежурные преподаватели? Дух арены? Ректорша наконец? Это же ее монстр, почему им управляет Руфус Маклюс?! Неужели никто не понимает, что здесь происходит?

Даже адепты на трибунах словно оцепенели и в полном молчании наблюдают, как меня собираются убивать.

Фаррех бьет лапой, пытаясь избавиться от назойливого духа. Птиц уворачивается, роняя кляксами черные перья. Не долетая до земли, они растворяются прямо в воздухе. Осознав, что так избавиться от ворона не выйдет, вторая морда «пантеры» скалится и вцепляется клыками в чересчур смелого и надоедливого наглеца…

То есть в первую морду — ворон мгновением ранее превращается в бесплотную кляксу, сквозь которую беспрепятственно проходят длинные и острые, точно иррантийский кылыш, клыки.

Секунды уходят, а я не могу придумать, что делать. Птиц стремительно слабеет. Моей магии уже не хватает, чтобы его поддержать. А если отдам ему все, заведомо лишусь всех шансов. Мысль уплывает. Зачем-то принимаюсь высчитывать пропорцию отношения дозы вливания магии к количеству трансформаций Птица. Ворон то и дело то растворяется, то и материализуется под градом ударов фарреха.

Из ступора выводит Маклюс. Парень, растерявший весь свой аристократический лоск после, приближается ко мне с перекошенным от злобы лицом.

Будет бить, понимаю по одному его виду. Прямо хлыстом призывателя и будет. А может еще и ногами…

Инстинкты срабатывают быстрее разума. Развернувшись, припускаю прочь, на ходу нащупывая один из артефактов с характерной такой пупочкой. Обнаружив искомое, жму на выступ и, не оборачиваясь, швыряю назад отсоединившуюся часть.

Раздается шорох, как будто нечто увесистое на песок свалилось. Мне в спину несутся гнусные ругательства, достойные работников порта. Спотыкач срабатывает отменно. Детская забава (ничего по-настоящему опасного на арену брать нельзя, если ты не артефактор) оказалась как нельзя кстати.

Пока Маклюс поднимается, разрываю расстояние. Только вот куда здесь убежишь? До бортика трибун четыре моих роста. При всем желании не допрыгнуть, разве что скрыться тем же путем, что пришла?

Ближайший выход с арены от меня шагах в пятидесяти. Не останавливаясь, направляюсь к заветной двери. Только бы успеть до того, как меня настигнет фаррех! Тяжелые подошвы ботинок тонут в песке.

Вдруг спотыкаюсь, о твердый край спекшегося под огнем элементалей песка. Чудом удержавшись, гулко топаю по каменной корке. По твердому бежать намного удобней и быстрей. Внутри все сжимается от ожидания какой-нибудь подлянки в спину. Но, кажется, мой противник и сам изрядно вымотан. Как он, вообще, после всего управляться с фаррехом?

А ведь управляется.

Двухголовое чудовище преграждает мне путь, когда до выхода остается несколько шагов. Тяжелые лапы обламывают край каменной корки. Предупреждающе поднимается ядовитый хвост. Птица больше не было видно, истощенный фамилиар просто развеялся. Но и за то спасибо, милый. Самый верный, самый надежный мой друг, хоть и темное ты существо.

Шипя и пригибая израненные головы, чудовище приближается. Три алых глаза из шести погасли, одно ухо порвано, из ран сочится что-то мутное, заменяющее фарреху кровь. А еще он прихрамывает. Все это повод для гордости за ворона. Только жаль, что все зря. Фаррех все равно меня сожрет, стоит Руфусу приказать.

Оборачиваюсь через плечо. Позади неспешно приближается Маклюс, издевательски помахивая хлыстом. Под его ногами зловеще похрустывают мелкие камешки.

Маклюс останавливается метрах в трех. Подвластный ему фаррех тоже, но с противоположной от меня стороны.

Окружили гады!

— На колени, Кроу, — торжествующе провозглашает парень и гадко ухмыляется.

— Это не честно! Я победила, Маклюс! — тщетно пытаюсь воззвать к его совести и опасливо кошусь на мнущегося в опасной близости фарреха.

Чудовищу достаточно вытянуть лапу или просто махнуть скорпионьим хвостом, чтобы помочь мне выполнить приказ хозяина. Только вот я потом уже точно не встану.

— Победителей не судят, — непонятно ответил придурок.

А как еще назвать того, кто при таком количестве свидетелей решился на преступление? На что Руфус, вообще, надеется? Тут и тетушка-ректор не поможет.

Упрямо задираю подбородок, продолжая стоять, гордо выпрямившись. Злюсь до рези в глазах. На высших с их замашками. На вселенскую несправедливость. На то, что никто не спешит мне на помощь. Так злюсь, что свербит кончики пальцев от желания что-нибудь сделать.

— На колени! — рычит Маклюс и нетерпеливо дергает хлыстом.

— На колени? Да пусть лучше меня фаррех сожрет, чем я…

Перебив, с трибун рявкнули:

— Не смей ее трогать, труп недозакопанный!

По проходу между трибунами бегут мои друзья. Некромант и проклятийница не побоялись вступиться. За меня! На глаза наворачиваются слезы.

Руфус гнусно ухмыляется и поднимает хлыст.

— Одно движение, и я прокляну весь твой род до семьдесят седьмого колена, Маклюс! — это уже Гейл.

— Седьмого? — удивленно переспрашивает Руфус.

По тому как Мандрейдж презрительно кривится, понятно: она сказала именно то, что собиралась сказать. И тут я пугаюсь. По-настоящему. Хотя считала, что дальше уже некуда пугаться.

Из-за меня друзья могут попасть под удар, и я не о зубах или когтях фарреха.