Так пахнет перед дождем – пылью, зеленью и неизбежным. Каблуки скрежетали по мостовой, в спину дул ветер, в который вплелись все зеленые краски лета. Я пыталась убежать, повинуясь естественному порыву. «Просто беги», – говорила я себе. За спиной громыхнуло. Еще несколько шагов, и меня догнали огромные капли дождя. Влажная пыль била в нос, ноги скользили по мокрой плитке, солнце спряталось за серым. Еще один раскат, и с небес упала стена воды. Я спряталась под деревом. С веток стекали струйки дождя, рисуя на белом платье серые мокрые пятна.

Я не успела. Мне казалось, что еще целая неделя впереди, полная яркого солнца, запаха цветов, красных, обгорелых на пляже плеч и чистого упоительно счастья. Но холодные струи дождя бежали по рукам, изумрудные босоножки заливала вода, мутная, серая и совсем лишенная тепла.

К шелесту дождя добавился стук града. Огромные градины барабанили по листьям и со звоном разбивались о тротуар. Робко выглянуло солнце, играя лучами в фальшивых бриллиантах, рассыпающихся на осколки надежд. Мое время таяло, истончалось и уходило. В серой луже плавал первый лист. Он был сорван ветром, полон зелени и блестел, но я знала, что это конец. Тело мое становилось прозрачным, последние капли дождя смывали меня, как неугодное художнику изображение. Последний вдох наполнил горечью, а потом перец защекотал мои ноздри, я чихнула и рассмеялась, поправила ярко-оранжевое платье и весело побежала в булочную, шлепая новыми разноцветными галошами по потокам несущейся воды. Солнце бережно грело чуть промокшие плечи. Перед глазами крутилась тарелка перченных сырных слоек, которые я куплю и слопаю назло всем диетам. А еще закажу огромный стакан травяного чая, не знаю, что они туда кладут, но он пахнет всеми травами сразу и холодит, как ментоловая жвачка.

Ноты: пыльная зелень, вода, пачули, перец, слоеное тесто, плавленый сыр, горькая трава, шалфей, дубовый мох, ментол.

Полы длинного плаща развеваются на ветру. Ветер шепчет: «Подожди, может, стоит еще пару лет наслаждаться тишиной, ходить на полные мыслей ночные прогулки, писать свой многотомный тайный роман об одиночестве». Но мужчина в плаще упрям. Он сопротивляется ветру и идет по Монмартру, прижимая к груди маленький букетики белых гардений. Он сворачивает в кафе и сразу ловит ее взгляд. Он может даже в темноте, повернувшись спиной знать, что она на него смотрит. Ее изумрудные глаза проникают в самое сердце, прикасаясь к нему нежными поцелуями. Он дарит ей букет, она улыбается. Потом они болтают, едят ароматные сладкие перцы в каком-то замысловатом и красивом блюде от шеф-повара. Молчат, держатся за руки и смотрят друг на друга в шуме кафе. Потом идут на ветреную залитую фонарным светом улицу. Они не разжимают рук. Каждый из них, глубоко внутри знает, что это нельзя делать особенно сейчас. Пахнет мокрой листвой, еще чудом держащейся на деревьях. Двое все теснее прижимаются друг к другу и прячутся от фонарей. Наконец они находят маленькую улочку, темную, освещенную только бледным полумесяцем луны. Заходят в самую тьму, где почти неразличимы их лица. Он нащупывает в кармане тонкое, едва ощутимое кольцо и вкладывает его в ее ладонь. Она сжимает ладонь и замирает. Он обнимает ее, и они стоят так целую вечность, ощупывая это бесконечное пространство времени своими душами. Насладившись этой бесконечностью, она одевает кольцо, и они исчезают. Какие-то другие мужчина и женщина выходят из темноты переулка и весело шагают по ночному городу, держась за руки.

Ноты: альдегиды, зеленые ноты, мох, сливочный аккорд, гардения, паприка, древесина.

Крапчатые яблоки, одни почти полностью красные, другие – зеленые с мелкими красными штрихами. Я срываю их осторожно с дерева и укладываю в корзину. Мои руки, мокрые от утренней росы, лицо строгое и сосредоточенное, порой счастливая улыбка выбегает наружу, но я быстро прячу ее. Я возвращаюсь в дом. Ставлю корзину на стол. Бабушка Аза внимательно осматривает яблоки и высыпает на середину стола.

– Молодец, хорошие, – говорит она.

Я жду новых инструкций. Баба Аза садится на скамейку и указывает мне на соседнюю.

– Теперь надо рассортировать их, нам нужны только самые красные, – говорит она и начинает перебирать яблоки.

Я внимательно рассматриваю каждое яблоко и кладу его в одну из двух кучек. Потом я слежу за действиями бабушки и стараюсь в точности их повторить. Мы режем каждое яблоко на четыре части и удаляем сердцевины.

– Конфетку? – протягивает она мне леденец из вазочки и кладет один себе за щеку.

Я разворачиваю конфету и тоже прячу за щеку.

Бабушка складывает яблоки в кастрюлю, отмеряет сахар.

– Запоминай сколько кладу.

Я киваю.

– Налей стакан воды, – говорит мне бабушка.

Я наливаю и стою с ним у засыпанных сахаром яблок.

– Сейчас будет волшебство, – улыбается баба Аза.

Я не в силах сдерживать улыбки, но все равно пока ничего не могу понять.

– Выливай воду, – говорит баба Аза и ставит кастрюлю на маленький огонь.

Когда яблочно-сахарный аромат полностью заполняет все комнаты дома, мы уже закупориваем банки.

Баба Аза подписывает бумажечки для банок.

А я сижу расстроенная, словно меня обманул сам Дед Мороз.

– Ты же говорила, научишь меня волшебству, откроешь один из своих секретов, а мы просто варенье сварили, – изливаю я свою печаль.

– Это не просто варенье, – отвечает баба Аза.

Она наклеивает на банку бумажку с надписью «Обучение».

– Вот придут осенью мамки и будут жаловаться, что их дети плохо учатся, что им усердия и внимательности не хватает, а я им варенье это волшебное дам.

– Какое ж оно волшебное-то?

– Самое волшебное. Волшебство – оно во всем. Особенно когда от чистого сердца. Ты яблоки собирала с мыслями об обучении, перебирала их, выбирая лучшие, резала, повторяя все действия за мной, воду в ручках держала – сама концентрация. Все это там, – бабушка указывает на банку.

– Я думала, будет что-то особенное.

– В жизни все особенное, когда ты научишься это чувствовать, станет значительно легче.

Я смотрела на рядок банок яблочного варенья – мое первое волшебство.

– А что с зелеными яблоками будем делать? – спросила я, указывая на оставшуюся кучку на столе.

– Компот завтра сварим.

– Волшебный?