повернув свое гладковыбритое лицо. Отдохнувший и… красивый, чтоб он провалился!

— Да, это же детки, — влетает в мое ухо. — Всякое бывает.

Собравшись с мыслями, быстро говорю в трубку:

— Если мальчик писается в таком возрасте, ему не мешает иметь свои запасные трусы. Маруся расстроилась. Это ведь ее вещь.

— Приносим извинения.

Исподлобья наблюдая за тем, как Зотов подходит к стойке, излагаю свое требование:

— Я… я бы хотела, чтобы впредь такие вопросы вы согласовывали со мной.

Мне мерещится, что она фыркает, но вслух отвечает:

— Обязательно.

— Я очень надеюсь на понимание. Спасибо, Ольга Пав… Петровна, — быстро завершаю звонок, бросив телефон на стол.

Возвышаясь над стойкой, Марк трогает приклеенные по периметру новогодние украшения и складывает на стойке локти, откашливаясь и говоря:

— Привет.

— Мы закрываемся, — привстав с кресла, выдергиваю из-под его рук стопку рекламных буклетов. — Если у тебя экстренно, то обратись в областную стоматологию. Она принимает круглосуточно.

Он успевает прихватить один из буклетов и сунуть себе в карман с невозмутимым видом.

— Это рекламная брошюра вставных челюстей на силиконовых присосках, — информирую его. — Зачем она тебе?

— Я же хоккеист, — пожимает плечом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Поджав губы и постучав стопкой по столу, убираю ее в ящик.

— У вас уютно, — крутит головой, изучая наш очень скромный интерьер.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю, понизив голос. — Как ты… нас нашел?

— Искал, — поворачивает ко мне лицо. — И нашел.

Мне сложно отвести от него глаза, он как чертов магнит. Следы от его пальцев до сих пор цветут на моей заднице, и их не стереть ластиком, как и его самого. Только забыть. Снова. Внутри что-то дрожит от этой мысли, мне нужно на свежий воздух, и срочно!

— Зачем искал? — спрашиваю, сложив на груди руки.

Порывшись в кармане, выкладывает на стойку какие-то новогодние флаеры, на которые смотрю с недоверием.

Марк снова откашливается и поясняет:

— Завтра в парке “Трехсот лет” всякие… штуки…

— Штуки? — уточняю с наигранным интересом.

— Да… — смотрит на меня с таким видом, будто напрягает мозги. — Концерт какой-то и… ярмарка. Хочешь пойти?

— С тобой?

— Да, со мной, — кивает.

— Нет, не хочу, — отвечаю с улыбкой.

— Мам… — слышу тихое лепетание Маруси. — Что такое ярмарка?

Резко повернув голову, Марк смотрит вниз на угол стойки, где, как я догадываюсь, теперь стоит моя дочь. Допускаю, что заметить ее сразу в детской игровой зоне ему мешал рекламный стенд, за которым она спрятана.

Образовавшаяся тишина играет на моих нервах.

Маруся — те личные границы, которые я оберегаю как дикая кошка, поэтому напрягаюсь от пяток до макушки. Сердце дергается, когда Зотов опускается на корточки, скрываясь с глаз за бортом стойки так, что я вижу только кусок красного помпона от его шапки.

— К-хм… привет… — слышу его приглушенный голос и быстро выкарабкиваюсь из кресла, замирая у края стола.

— Здравствуйте…

Прилипнув боком к стойке, дочь смотрит на Зотова с осторожным интересом, от которого у меня вдруг начинает сосать под ложечкой, а он смотрит на нее в ответ: обводит глазами самое важное в моей жизни лицо, будто хочет запомнить так, чтобы никогда не спутать с другой маленькой девочкой. Будто ему есть хоть какое-то дело до моего ребенка.

Во мне борются недоверие и предательское желание увидеть это чертово понимание, что моя дочь исключительная и неповторимая. От этого в груди все переворачивается.

— Я… кхм… Марк… — протягивает он ей руку, но быстро убирает, когда Маруся никак не реагирует.

Зотов выглядит так, словно ему жарко: расстегивает молнию парки до середины и стягивает с головы шапку, комкая ту в ладони.

— Я иду на новогоднюю дискотеку… — невпопад сообщает Маруся. — С Максом… У него есть снегоход…

— Вау… — Зотов чешет пальцем бровь. — Хочешь снегоход?

— Нет! — выпаливаю по наитию, понятия не имея, что у него в голове.

— У-у… — мотает она головой. — Макс играет в хоккей. Но мама говорит, что все хоккеисты — отстой.

— Мама так говорит? — уточняет.

— Да. Они не заканчивают школу. Таня говорит, что все они двоечники…

— Серьезно?

— А мне Максим нравится… но мама говорит, что Богдан лучше, он занимается танцами… он красивый. Но Макс красивее… И Максим не носит лосины, как Богдан…

— Богдан носит лосины? — бормочет Зотов.

На его лице такая серьезность, будто он общается со своим агентом, а не с маленькой девочкой. Тычком в сердце отдается понимание, что он понятия не имеет, как с ней общаться, от этого его словарный запас скукожился, а искренняя вовлеченность служит для моей дочери сигналом присесть на его уши еще активнее.

— Ну он же танцор! — поясняет она с хихиканьем.

— Иди, одевайся… — подталкиваю ее к шкафу, чтобы прервать этот поток бессмыслицы.

Глава 20

Сорвавшись с места, несусь в смежную комнату, в которой находится стоматологический кабинет. Я не хочу проверять что будет, если нашего «посетителя» увидит мой отец. Не думаю, что он узнает лицо моей первой любви, но ведь они общались и были в нормальных отношениях. Для моего отца Зотов всегда был «хорошим парнем», дисциплинированным и ответственным, а для Виктора Баума такой набор — номинация на золотую медаль, тем не менее мои планы отправиться на Новый год в Канаду отец перечеркнул. Для него, как для человека, который сам не был за границей ни разу, — это было слишком. Я злилась, но знала, что поеду, даже если придется сбежать. Я верила, что праздник отмечу с любимым парнем, по которому тосковала, и моя виза к декабрю была готова.

Знаю, что в кабинете папа один, но все равно делаю короткий предупреждающий стук в дверь, прежде чем ее приоткрыть. Оставшись стоять в дверном проеме, возбужденно спрашиваю:

— Ты еще долго?

Склонившись над столом, отец загружает использованные инструменты в автоклав и, не оборачиваясь, отвечает:

— Нужно здесь все убрать и подготовить на завтра. Там кто-то пришел?

— Никто, — отвечаю быстро. — Мы поедем домой. Маруся голодная…

— Вызвать вам такси?

За спиной слышу голос Зотова и тараторю, прежде чем резко закрыть дверь:

— Не надо! Мы… сами…

Возвращаясь назад, слышу обрывки фраз, которыми Маруся продолжает забрасывать Марка, пока, сидя на табуретке, бездумно вколачивает ногу в зимний ботинок.

Ее внимание отдано Зотову так же, как его — моей дочери. Засунув руки в карманы парки, он смотрит на нее сверху вниз, возвышаясь во весь свой рост.

Его улыбка и глуповатое выражение лица…

Эта картина в состоянии раскачать опору у меня под ногами.

Я злюсь на него, раздражаюсь, в то время как моя дочь говорит без умолку:

— Я хожу на фигурное катание… у меня