формой башен и 37-мм пушкой. «Вот бы сейчас нашим батальоном из засады ударить! – подумал Гордеев. – Пожгли бы всю эту рухлядь!» Вслух же сказал:

– Лейтенант, до заката наблюдайте за переправой. Сержанта Выжутовича с людьми отправьте проверить указанные на карте броды. Ночью немцы по переправе не пойдут, будут отдыхать. Если движение прекратится, станем с боем прорываться по переправе, а часть роты пойдёт вброд.

– Товарищ капитан, может, без боя возьмём? – Черешко показал вынутую из-за голенища сапога финку. – Народу у них там негусто. Всех тихо положим.

Гордеев улыбнулся. «Здорово всё же, что рядом оказались эти толковые, расторопные и очень надёжные погранцы», – подумал он.

– Хорошо бы без боя, лейтенант.

К двадцати часам стемнело. Прекратилось движение по переправе. Полевые жандармы зажгли керосиновые лампы и уселись ужинать. Они громко разговаривали и смеялись, пока ещё не боясь никаких партизан, закурили после еды. Вскоре большая их часть ушла отдыхать в установленную днём палатку. Осталось трое – сменный караул с пулемётом МГ-34.

Два взвода переправились на восточный берег Птичи по проверенным разведкой бродам справа от переправы. Перешли и двинулись к условленному месту сбора в сторону Осиповичей. Пограничники без шума уничтожили охрану и тоже ушли вперёд. Третий взвод и взвод огневой поддержки заняли оборону с обеих сторон переправы, обеспечивая проход обоза. Когда последняя запряжённая волокуша и все бойцы перешли на восточный берег, капитан Верхний с сапёрами подорвали переправу. Понтоны тут же унесло течением вниз.

Всю ночь без привалов шли по лесу вдоль железной дороги. Из-за леса раздавались взрывы и треск ружейно-пулемётной стрельбы. Несколько раз натыкались на разрозненные группы красноармейцев и командиров – остатки разгромленных немцами советских частей под Бобруйском. После краткой проверки из них сформировали еще три взвода. На рассвете Гордеев приказал сделать привал, и выяснилось, что часть прибившихся ночью исчезла, побросав винтовки. Политрук Любавин злобно костерил их вслед, но Гордеев не расстроился.

– В семье не без урода, – спокойно сказал он политруку. – Удивляюсь, что так мало дезертиров.

– Что вы такое говорите, товарищ капитан? – кипел Любавин. – Это же советские люди! Они же присягу давали!

Некурящий Гордеев впервые в своей жизни закурил, выпросив пачку папирос у Ефременко. Предложил политруку, чтобы тот успокоился.

– Да бросьте вы, Любавин. Баба с возу, кобыле легче. Мы ещё и не такое с вами увидим и узнаем.

Политрук закурил и уставился на Гордеева непонимающим взглядом:

– Вы это о чём, товарищ капитан?

– О том, что человек несовершенен.

– Это кто такое сказал?

– Многие об этом говорили, политрук. Фукидид, Плутарх, Аристотель, за ними Библия. И Наполеон Бонапарт говорил, и Эрих Мария Ремарк. Многие. Энгельс в их числе.

– Ну и дела! – политрук был ошарашен.

– Вы, Любавин, присмотритесь к людям, понаблюдайте, выявите членов партии, постарайтесь сформировать политактив. Надо в бойцах моральный дух поднять, убедить их, что у нас временные трудности, что за Днепром немца встретит другая, мощная и непобедимая Красная армия.

– Товарищ капитан, а вы сами в партии?

– Перед войной кандидатом в члены принят.

Любавин с уважением посмотрел на командира.

– Завидую вам. Я пока в комсомоле. Спасибо вам, товарищ капитан, – он крепко пожал руку Гордеева.

В ходе рейда по лесам рота за счёт отступавших разрозненных групп красноармейцев превратилась в сводный батальон из шестисот человек с миномётной ротой, взводом противотанковых ружей, сапёрным взводом, медпунктом. Глядя, как молоденькие девушки-санинструкторы ухаживают за ранеными, Алексей думал об Ольге. Зная её характер, он был уверен, что Ольга наверняка уже в действующей армии, где-нибудь в дивизионном медсанбате или армейском госпитале. От этого щемило сердце.

Южнее Елизово вышли к Березине и впервые за месяц встретились с советскими войсками. Радости не было предела. Многие, не стесняясь, плакали, обнимались с бойцами и командирами. В эти счастливые минуты бойцы были уверены, всё страшное позади, впереди – радости и победы.

Капитан Гордеев и его бойцы ещё не знали, что 28 июня хорошо им знакомая немецкая 3-я танковая дивизия генерала Моделя захватила Бобруйск, а 24-й моторизованный корпус 2-й танковой группы генерал-полковника Гудериана частью сил добивал окружённые советские дивизии Западного фронта, танковыми и мотопехотными частями прорвал советскую оборону на Березине, вышел к Днепру, форсировал его и в районе Старого Быхова, создав плацдарм для дальнейшего наступления. Они не знали, что 10 июля началось наступление советских войск на Бобруйск, в ходе которого 21-я армия генерал-полковника Кузнецова разгромила немецкую 1-ю кавалерийскую дивизию, форсировала Днепр, выбила противника из Жлобина и Рогачёва и, продвинувшись вперёд на 80 километров, захватила переправы через Березину.

Здесь, на Березине, Гордеев сдал батальон и все сохранённые им документы 22-й танковой дивизии командиру стрелковой дивизии, а сам… был арестован сотрудниками особого отдела 21-й армии и препровождён в штаб армии.

Следователь в звании лейтенанта госбезопасности, уставший, с синяками под глазами человек лет тридцати пяти, не глядя на Гордеева, долго просматривал документы. В отдельную стопку он сложил комсомольские и партийные билеты, в другую – командирские и красноармейские книжки. После формальных вопросов, устанавливающих личность допрашиваемого, он спросил:

– Кто вы такой?

– Перед вами мои документы, товарищ лейтенант госбезопасности. Капитан Гордеев Алексей Михайлович.

– Командир танкового батальона капитан Гордеев погиб в бою под Жабинками. Вот, – он показал листок бумаги, заполненный убористым текстом, – политдонесение начальника политотдела 22-й танковой дивизии. И я вам никакой не товарищ, обращайтесь как положено – «гражданин следователь».

– Но перед вами другой документ – журнал боевых действий дивизии, заполненный и переданный мне на хранение раненым начальником штаба дивизии подполковником Зайцевым.

– Где и при каких обстоятельствах вы завладели журналом боевых действий дивизии? Что вы лыбитесь? Отвечать на вопросы!! – в бешенстве закричал следователь.

– Да мне просто смешно, – не смог удержать улыбку Гордеев, – спросите об этом подполковника Зайцева, он в госпитале. Или капитана Верхнего, старшего политрука Любавина, других командиров.

Следователь пулей сорвался со стула и был явно намерен ударить Гордеева в лицо, но остановился как вкопанный. Алексей вскочил по стойке смирно, нависнув над меньшим ростом следователем, на его лице заходили желваки, кулаки нервно сжались. Чекист отпрянул и вновь уселся на стул.

– Спросим. Всех спросим. Верхний, или, как его там на самом деле, и Любавин уже дают показания. И не в вашу пользу, скажу я вам. Назовите своё имя, звание, место и время вашего внедрения в части Красной армии. Кем засланы: абвером или СД?

Отворилась дверь, вошёл Бригадзе с портфелем в руке. На петлицах его гимнастёрки алели уже три шпалы капитана госбезопасности. Он мельком взглянул на Гордеева и положил на стол папку с документами. Следователь вскочил и хотел было доложить, но Бригадзе остановил его:

– Читайте.

Пока следователь читал,