«позиции сторон» и про «презумпцию невиновности»: «…Любой человек, находящийся под судом, считается невиновным до тех пор, пока в отношении него не вынесен обвинительный приговор, вступивший в законную силу. По смыслу нашего закона нельзя предполагать виновность подсудимого. Подсудимый не обязан доказывать невиновность. Невиновность презюмируется, то есть предполагается, заранее…» Дальше последовала череда сентенций: «Обвинительный вердикт не может быть основан на предположениях и догадках, он может быть постановлен только на доказательствах…», «Вам были представлены доказательства, полученные в соответствии с требованиями уголовно-процессуального закона…» и так далее, и тому подобное.

Затем она объяснила, что присяжные должны стремиться к «единодушном решению», на каждый вопрос в «вопросном листе» они должны дать ответ «да» или «нет». Озвучила, сколько времени присяжные могут думать над вердиктом – от трех часов до бесконечности. И в самом финале этой речи, которая длилась ровно один час, напомнила о данной ими присяге.

И дальше – все! Основные присяжные удалились в свою комнату, два запасных присяжных остались в зале. А нас, подсудимых, отвели по конвойкам.

…И вот я сижу в своей конвойке. В ожидании вердикта. И я знаю, что это продлится минимум три часа. Как показали бы это решающее судьбоносное ожидание в кино? Громкий стук сердца, тиканье часов, как в кадрах о заложенной бомбе, минутная стрелка, ползущая по кругу. Тик-так, тик-так… И вся жизнь – покадрово – проносится перед глазами персонажа. Да, это было бы очень кинематографично!

Но я, лишившаяся способности думать и что-либо осознавать, просто сидела на лавочке – как вчера, как позавчера, и во все предыдущие дни… Сначала взяла книжку, полистала, но – нет, не вижу ни буквочки! Тогда достала лист бумаги и стала водить ручкой, просто вырисовывая то, что вырисовывается. И единственная мысль, которая все же маячила в моем воспаленном сознании, была такой: «Пусть произойдет то, что произойдет… Я доверяюсь Богу, Вселенной, Небу, и… приму все, что будет». Эта мысль не давала мне обезуметь окончательно. И дарила хотя бы относительное спокойствие. Да, будь что будет, я доверяюсь и принимаю!

И три часа эти пронеслись со страшной скоростью. Не успела я опомниться, как пристав открыл дверь: «Все, Вебер, выходи! Поднимаемся в зал!»

– Уже? А сколько прошло времени?

– Три часа.

Ох, ну все! Выхожу в коридор, протягиваю руки для наручников. Рядом сковывают моих подельников. Идем в зал. И сердце – да, колотится – бум-бум-бум! Но я почти этого не ощущаю. И ног под собой не чую. Да и все тело будто не мое вовсе! Как будто мое сознание сейчас не в этом теле, а отлетело куда-то под потолок. И парит где-то там, словно воздушный шарик на ниточке… Очень странное, неземное ощущение. Бывает же такое!..

Едва нас заводят в аквариум, из совещательной комнаты выходят присяжные. Рассаживаются по местам. Я смотрю на их размытые лица: мои очки почти не работают. Стараюсь хоть немного разглядеть их выражение. Но понимаю лишь то, что они на меня совершенно не смотрят. То на Вырыпаеву, то вообще куда-то в сторону. Но не на меня! Прячут глаза? О-о-о! И я воспринимаю это как очень плохой для меня сигнал. Внутри у меня все так и падает! Ну все, это конец!

Женщина-старшина присяжных передает лист с ответами Вырыпаевой. Та читает про себя и потом провозглашает: «Признать вердикт ясным и не содержащим противоречий!»

И старшина присяжных начинает озвучивать вердикт. Сначала зачитывает вопросы, а потом ответы присяжных. И то, как присяжные проголосовали по данному вопросу. И первым звучит вопрос: «Доказано ли то, что данное преступление имело место быть?» Ответ присяжных: «Да, доказано. Решение – единогласно». Второй вопрос: «Доказано ли то, что Вебер совершила данное преступление?» Ответ: «Нет, не доказано. Решение единогласно». Остальные вопросы касаются остальных подсудимых, и насчет них присяжные единогласно решили, что да, их участие в преступлении доказано.

Но я зависаю на своем пункте: «Не доказано? Что? Что это значит?» И не могу даже осознать эту информацию, вижу лишь, что Марк широко улыбается. А Вырыпаева говорит, что «…в связи с вынесением коллегией присяжных вердикта о невиновности Вебер» следует немедленно «освободить ее из-под стражи в зале суда»!

Пристав открывает аквариум, и я устремляюсь наружу. И слышу, как Полянкин-старший говорит мне, пробирающийся через его ноги: «Поздравляю! Желаю удачи!», и Полянкин-младший тоже ему вторит: «Поздравляю!»

А я и слова сказать не могу в ответ! Начинаю лишь рыдать. Да еще так громко! Пристав усаживает меня на лавку в зрительном ряду. И я сижу там и плачу. Прямо во весь голос! И никак не могу успокоиться. Как Вырыпаева закончила заседание, как ушли присяжные – все это прошло мимо моего сознания! Помню лишь своих друзей, которые подходили ко мне и обнимали – Маша Заславская, Витя Тимшин, Серега Харисков… А еще ко мне подошла… Надя. Она тоже находилась в зале. Подошла и… поздравила. И пожала мне руку. И я, рыдающая, что-то ей ответила… Что-то благодарно-невразумительное, конечно же… Я была в таком невменяемом состоянии, какого не испытывала больше никогда в жизни! Все плакала и плакала, никак не могла остановиться.

«Освобождение»

А дальше Марк сказал, что мне нужно подождать какое-то время, пока оформят бумаги о моем освобождении. И все это время мне придется, увы, находиться внизу, в подвале. Но я не должна волноваться, все они будут ждать меня здесь, наверху, сколько потребуется.

И я пошла вниз, с одним из приставов. Без наручников! Просто шла с ним рядом по коридору! Заходим в подвал, в конвойный отсек. Их главный – встречает меня на пороге, улыбается:

– Поздравляю! Отмучилась, наконец!

– Спасибо!

– Посидишь тут? – и показывает на лавочку напротив своего кабинета с мониторами. – Нам нужно связаться с твоим СИЗО.

– Да, конечно!

– Но сначала иди-ка, собери вещи.

И пристав повел меня к конвойке номер пять. Отпер ее и махнул рукой – мол, заходи, собирай. Я вошла в нее, собираюсь и смотрю, что пристав куда-то ушел, а дверь нараспашку. Незапертая. Вот оно каково быть в статуе неохраняемого человека! Я сложила вещи в сумку, сходила выбросила в корзинку мусор. И все сама, без спроса, без присмотра. Поразительные ощущения!.. Смотрю на свою книжку. Которую в эти дни все никак не могла дочитать. «Божественная комедия» Данте. И меня осеняет. Передам-ка ее Полянкину-младшему! Почему нет? И когда появляется пристав, спрашиваю:

– А можно эту книгу передать одному из подсудимых?

– Хм… Не знаю даже. Вообще-то не положено. Но ты оставь тут, на лавке. Как будут их уводить, я скажу, может, заберут…

…Я