В общем речь Марка длится очень и очень долго. Он кропотлив и обстоятелен. Напоминает и перечисляет все факты и детали, которые затрагивались на протяжении слушания. Мне кажется, что проходит несколько часов, когда он заканчивает, и слово предоставляют подсудимым…

Начинают с меня. Но я произношу буквально несколько слов – мол, прошу услышать моих защитников. Дальше говорят остальные подсудимые. Тоже кратко: о том, что сожалеют, раскаиваются и просят прощения у потерпевших…

А дальше начинается стадия «реплик сторон». Сначала дают высказаться Даниле и Наде – да, они сидят в зале, они все это слушают. И теперь вот высказываются. Но по сути повторяют уже сказанное. Следом выступает Делягин. Он методично проходится по всему выступлению Марка, приводя на его аргументы – контраргументы. Адвокат Каверзин сказал то-то, но было все по-другому. И так по всем пунктам. Говорит долго, больше часа. И мне уже кажется, что вся блистательная речь Марка теперь полностью вытеснена из сознания присяжных…

Затем слово берет Сергей Южаков. Все это похоже на перекидывание мячика. Сергей пробегается по речи прокурора, но очень кратко. По паре пунктов. А теперь снова – Марк. Мячик в его руках. Но он добавляет лишь то, что он уже очень подробно высказался, и надеется лишь на то, что присяжные его услышали! На этом «прения» заканчиваются…

Вырыпаева объявляет о стадии под названием «последнее слово подсудимых».

На протяжении всех этих лет в СИЗО я не раз слышала данное словосочетание. Видела, как женщины вокруг готовятся к этому самому «последнему слову». Некоторые заучивают наизусть, чтоб не говорить с бумаги. Да, для последнего слова пишут целую речь, иногда очень и очень длинную. Формально она никак не ограничена по объему, и человек в финале процесса может говорить до бесконечности. Прерывать его не имеют права.

Но и мужчины-обвиняемые, и я – все мы высказываемся очень кратко. И Полянкины, и Виталик в очередной раз выражают раскаяние, просят о снисхождении. А я говорю, что полностью доверяюсь присяжным. Вот и все! Финита!..

Присяжные удалились в свою комнату. Вырыпаева зачитала вопросы, сформулированные для присяжных, и на которые те должны были дать ответы. Она велела передать копии «вопросных листов» сторонам обвинения и защиты. И объявила перерыв.

Нас отвели по конвойкам. Конвойка номер пять уже пустовала, значит, сестер Хачатурян действительно освободили. Еще раз – ну и ну! Чудеса, да и только!..

Перерыв длился недолго, где-то полчасика. Но все равно было достаточно поздно. И когда нас подняли обратно в зал, часы показывали уже полвосьмого вечера. Заседание продолжилось. Присяжных не было – они вообще, скорее всего, уже ушли по домам. А мы стали обсуждать эти самые вопросы для присяжных. Делягин их полностью поддержал, Марк заявил о «замечании» – что, мол, прошу изменить формулировку одного из вопросов, и предъявил это замечание в письменной форме. Вырыпаева объявила, что данный вопрос будет решен завтра. А сейчас – все. Занавес!..

Ох, вот это был денек! А еще и завтра выезжать! Третий день подряд! Как же я выдержу? Меня уже нереально штормит от усталости и недосыпа! Но беспокоиться об этом бессмысленно. Тем более, все вокруг торопятся. Пора ехать! Бегом собираю вещи, бегом в туалет, бегом в автозак. Дальше мучительный путь в «Печатники», не менее мучительное ожидание досмотра. Подъем в камеру. Как обычно, глубоко за полночь.

…Готовлюсь ко сну. Стою в туалете, чищу зубы. И тут приходит Майя. Закуривает. Видимо, я ее разбудила своим шебуршеньем.

– А нас шмон был. Фсиновский, – говорит Майя.

– Что, опять?

– Опять… И снова забрали у Ракият. Теперь все, у нее пусто.

Я знала, что в камере оставался еще один телефон, в цыганском углу. У Светы Мигаевой – последней цыганки в нашей камере. И Маруси Долговой, которая примкнула к ней по инерции. Старая цыганка Ляля, уехав на этап, оставила и свой угол, и свой мобильник – этим двум. Но долго ли продержится эта последняя трубка при ежедневных фсиновских обысках? Я понимала, что телефоны выжигаются из СИЗО каленым железом. И это происходит именно сейчас, именно в эти дни! И что же будет, когда в камере, как и во всем изоляторе, не останется ни одного телефона?..

Ох, это будет кошмар! Но я не могла себе позволить начать грузиться на эту тему. Мне сейчас просто запрещено думать еще и об этом! Ведь суд присяжных – все, подошел к концу! И завтра все уже закончится. Как? Чем? Что решат присяжные? Решают ли они что-то на самом деле?..

И находясь в этом состоянии мощнейшего напряжения, в состоянии сплошного обнаженного нерва, я никак не могла заснуть! Оставшиеся до подъема несколько часов просто пролежала с закрытыми глазами, гоняя в голове какие-то обрывки мыслей. Сон, ау! Приходи! Нет, ни в одном глазу!..

Лежу, лежу, бегут минуты, часы, и вот я чувствую, что меня теребят за ногу. Это Инна Сальцевич. В последнее время именно она будила меня на суды, так как стабильно просыпалась в пять утра для своих утренних процедур. Киваю ей, мол, спасибо. Начинаю собираться. Я настолько взвинчена, что и спать не хочется, но в то же время – какое-то странно-рассеянное состояние. В голове звенящая пустота! Я словно – не я. Сознание как бы отключено. Я одеваюсь, пью кофе, собираю сумку – все это на полном автомате. Похоже, мой организм включил сейчас «режим выживания». Пустил последние силы на то, чтобы дотопать ножками до зала суда и нигде по дороге не свалиться. Без каких-либо мыслей. Мысли отнимают силы! Не надо их!..

Что ж, меня это устраивало! Устраивало то, что я не могла ни о чем думать. А только выполнять приказы людей в форме: вставать, садиться, идти, останавливаться, протягивать руки для наручников. Я словно бы шла по тоненькому зыбкому канату над пропастью. И сосредоточилась лишь на том кусочке каната, который под моими ногами, на том – куда поставить ногу при следующем шаге. И я не могла при этом поднять голову, посмотреть вперед – а что там дальше? Где этот канат заканчивается? Скоро ли спасительная твердыня? Нет, я смотрела лишь себе под ноги. И шагала. И вот так, в этом состоянии – дошагала до зала заседаний…

Финал

Заседание началось в 13 часов 40 минут. Сразу же при присяжных. Вырыпаева зачитала вопросный лист, и мне стало понятно, что вчерашнее «замечание» Марка, осталось проигнорированным. Дальше «вопросный лист» передали присяжным, и Вырыпаева произнесла так называемое «напутственное слово».

В нем она еще раз проговорила, в чем обвиняются подсудимые, напомнила про «исследованные доказательства», про