города». В судьбе вывесок видят символику истории и барометр политического климата в стране. В тогдашней литературе смена вывесок мелькает как одно из расхожих знамений времени. Рисование вывесок в эти годы — наиболее прибыльная профессия [Чуковский, дневник за 1923]. «В Москве — нэп и новые вывески» [Никитин, С карандашом в руке, 85]. «Сначала робко, а потом все увереннее, начали появляться вывески: на лицо города были наведены брови» [начало нэпа в Одессе; Инбер, Место под солнцем, гл. 9]. «Вывески доказывали ему, что [советская] власть как будто крепка: вот красный плакат ЦК железнодорожников; черный Центробумтрест; зеленая вывеска Музпреда; оранжевый Новотрестторг; синий Северокустарь — все это новые слова и учреждения, выдуманные теперешней властью… А вот налево — кооператив «Красная заря». Это уже и совсем ясное название, и опять-таки доказывает оно, что власть крепка» [Слонимский, Средний проспект]. В начале 20-х гг. многие отмечают отличие советских вывесок от старорежимных: «За те два года, что я жил в Москве, ржавые вывески, оставшиеся еще с дореволюционных времен, были сняты, появились строгие вывески «торгов» и «коопов», акционерных обществ, всяческих артелей, а то и робкие и стыдливые вывески частного капитала» [Либединский, Современники, 52]. Тем, кто помнил старые, во весь фасад, купеческие вывески, где фамилия владельца была означена аршинными буквами, новые вывески — как нэпманские (название товара крупно поперек витрины, имя хозяина в уголке), так и государственные («Утильсырье», «Кожместпром», «Горфинотдел») — казались непривычно скромными [Каверин, Перед зеркалом, 140; Никулин, Московские зори, П.1.6]. Однако по сравнению с военным коммунизмом нэп выглядел празднично: «Очереди, карточки, пайки исчезли. Улицы, пестря как клумбы, расцветали новыми вывесками» [Д. Фибих, Какой-то дом // Д. Фибих, Дикое мясо].

Но приближаются новые времена, и в повести соавторов «Светлая личность» (1928) констатируется очередная смена вывесок, знаменующая закат нэпа: «Исчезли частники. Исчезли удивительнейшие фирмы: «Лацидус и Ганичкин», торговый дом «Карп и сын», подозрительные товарищества «Продкож», «Кожпром» и «Торгкож». Исчезли столовые без подачи крепких напитков под приятными глазу вывесками: «Верден», «Дарданеллы» и «Ливорно». Всех их вытеснили серебристые кооперативные вывески с гербом «Пищетреста» — французская булка, покоящаяся на большом зубчатом колесе».

Сюжет ЗТ развертывается в год наступления на нэп. Облагаемые непосильными налогами, нэпманы разоряются и ликвидируют дела, начинается последний раунд снятия и замены вывесок. Именно этот процесс иллюстрирует чехарда вывесок в следующей главе романа [ЗТ 15]. Затравленный частник сдает свой магазин четырем другим, и на месте одной «гордой, спокойной» вывески появляется пять маленьких; затем все частники исчезают в небытие, и их пять вывесок вновь заменяются одной. Эта победоносная вывеска принадлежит бендеровской конторе «Рога и копыта».

Идея концессии на снятие (нэпманских) вывесок — сатирический отклик Бендера на эти симптоматичные явления. В выразительном плане перед нами известный прием черного юмора: гиперболизация размеров какого-то прискорбного явления (в данном случае — частой смены вывесок, означающей уход в небытие нэпа), сопровождаемая не менее резким понижением его человеческого драматизма. Такой двойной эффект получается, когда с фактом справляются, изобретая подходящую массово-механическую процедуру. Примером может служить западная карикатура («картун»), изображающая автомат для самоубийц при выходе из казино: опустив монетку, проигравшийся клиент получает выстрел в висок. Другой пример — Фунт, сделавший своей профессией отсидку тюремных сроков за руководителей липовых учреждений. Такова же природа известных книжек М. Зощенко и Н. Радлова «Веселые проекты» и «Счастливые идеи». В роли подобной дегуманизирующей процедуры может выступать и собственно концессия: так, в страшной повести М. Волкова «Т. Т.» циничные дельцы организуют концессию по утилизации трупов во время поволжского голода (в конце оказывается, что все происходило во сне).

Как и множество других положений в ДС/ЗТ, концессия совмещает актуальное явление советской экономики 20-х гг. с литературным заимствованием. Ср. у О’Генри: «Жители Грассдейла радушно приняли нас, и мы с Энди решили воздержаться от обычных военных действий вроде организации каучуковой концессии или продажи бразильских бриллиантов» [Как остригли волка].

Среди шутовских проектов Бендера есть параллели (знаменующие типологическое родство двух протагонистов) к «Хулио Хуренито» И. Эренбурга, например: «Мы отправились в Голландию, где у Хулио Хуренито был ряд дел: заседание пайщиков «Общества канализации острова Явы», доклад в гаагском Трибунале Мира, закупка большой

партии картин мастеров семнадцатого века, кофе и ножей людоедов с прелестной резьбой по рисункам немецкого экспрессиониста Отто» [гл. 5]. Ср., помимо настоящей главы ЗТ, бендеровские идеи по модернизации захолустного городка Васюки, его мнимые выступления в Малом Совнаркоме, проект картины «Большевики пишут письмо Чемберлену» [ДС 5//17] и др.

14//24

«Взять крепость неожиданной атакой не удалось», — думал он… — Один из мотивов пикарескного жанра — «батально-плутовской»: облечение фигур жуликов и их махинаций в фигуры речи военного дела, высокой политики и т. п. Сюда входит и взятие крепости: «Приступом хочу я этот город взять сегодня же… / А потом против крепости древней пойду», и т. д. [Плавт, Псевдол, 587–590, пер. Артюшкова; см. ЗТ 2//30].

14//25

— Что там внутри? — спросил любопытный Паниковский. — О! — сказал Остап. — Там внутри есть все: пальмы, девушки, голубые экспрессы, синее море, белый пароход, мало поношенный смокинг, лакей-японец… — «Там внутри» — русское название пьесы М. Метерлинка «Intérieur», шедшей до революции в МХТ, а также стихотворения Саши Черного (1909).

«Голубой экспресс» — в жизни и популярной мифологии 20-х гг. имя особо «шикарных» железнодорожных маршрутов. Был известен поезд под таким названием в Китае, обслуживавший главным образом европейцев; Б. Пильняк в 1927 упоминает «остатки французского «голубого экспресса», оборудованнейшего в мире (путь: Пекин-Ханькоу)». Поезд этот выведен в приключенческом фильме на тему китайской революции «Голубой экспресс» (реж. И. Трауберг, Совкино, 1929), об успехе которого свидетельствует Ю. Трифонов в «Доме на набережной», где подростки и взрослые увлекаются им еще в конце 30-х гг. [Пильняк, Китайская повесть, гл. 1; Дружба народов 01.76: 91, 95; Советские художественые фильмы, т. 1]. В пьесе-шутке А. В. Луначарского «Голубой экспресс» (1928) под этим названием фигурирует поезд Берлин — Париж, в котором два жулика из русских эмигрантов, притворяющиеся миллионером и светской дамой, обманывают и обкрадывают друг друга [Современная драматургия 2,178]. Пьеса опубликована не была, но успешно исполнялась на сценах с участием Н. А. Розенель и таких известных артистов, как М. Ф. Ленин, Н. Н. Рыбаков, К. М. Эггерт.

«Синее море, белый пароход» — из старой воровской и тюремной песни «Погиб я мальчишка, погиб навсегда…»: Черное море, белый пароход, / Мы полетим на дальний восток… / Прощай, город Одесса, одесский карантин, / Нас отправляют на остров Сахалин… [Полный сборник либретто для граммофона, ч. 2: 197; Куприн, Киевские типы: Вор] 3. С соответственным изменением содержания песня эта получила распространение во время русско-японской войны