После Лежанки армия двинулась в направлении станицы Кореновской, где нас ждали уже подошедшие части дивизии Сорокина. Это уже были более активные бойцы, но, главное, их было чуть не в десять раз больше нас. Кроме того, и вооружены они были больше, чем мы.

Около станицы мы приняли неравный бой, ибо драться нам приходилось один на десять. Мы были окружены со всех сторон сорокинцами.

Положение становилось катастрофическим. Пришлось втянуть в бой все наши части. Дрались мы отчаянно, но все же нас было слишком мало, чтобы сломить наступающую на нас массу. На нашем фланге, которым командовал генерал А. П. Богаевский, было немало потерь, и силы наши таяли чуть ли не по минутам. Наш храбрейший генерал Казанович уже неоднократно просил генерала Богаевского о поддержке, на что тот только указывал на небо.

– Бывало и хуже, ваше превосходительство, в германскую, но умели как-то выходить из положения, на то у нас теперь весь мозг командования. Им виднее, когда нужна поддержка, – ответил он на четыре просьбы о присылке пополнения.

Но в это время наш фланг дрогнул… Мы готовы были отступить. Но куда, думал каждый из нас, когда со всех сторон лезут на нас сотни.

Видя это, генерал Богаевский решил обратиться к генералу Корнилову, который не замедлил прислать нам «поддержку» в количестве 10 пехотинцев и нескольких конных, но это, конечно, была только капля в бушующем море. Но и эта горсть была помощью, ибо она была сильна духом.

Красные теснили наши фланги со всех сторон, и положение становилось все опаснее, что, видимо, и учел сам генерал Богаевский, решивший обратиться снова к Верховному. На это последний с неудовольствием ответил, что сегодня он не узнает генерала Богаевского – ведь ему уже послана поддержка, и больше посылать нечего…

К вечеру сорокинцы, видя, что нас не сломить, начали медленно отходить. Наши воспользовались суматохой красных и на одном из флангов перешли в атаку, окончательно сломив врага. В это время корниловцы уже входили в станицу. Наши потери, по сравнению с красными, были 1 на 30, если не больше, но среди них было много раненых, требовавших серьезного ухода и покоя, что, к сожалению, армия предоставить им не могла. Оставление же не только раненых, но и убитых в боях там, откуда мы уходили, было Верховным очень строго запрещено, и часто за подводами с ранеными следовали подводы с убитыми. Вот за это Корнилов и был нашим кумиром – ему были дороги не только здоровые или раненые бойцы, но и убитые.

В Кореновской были похоронены павшие в бою под Лежанкой. И это, кажется, в первый раз в походе. На френче одного из убитых корниловцев я увидел университетский значек. Подойдя ближе и всматриваясь в лицо покойника, я узнал своего хорошего знакомого, с которым не раз встречался во времена «корниловского мятежа» в 1917 году – верного соратника (князя Урусова). Это был действительно рыцарь без страха. Боготворя имя генерала Корнилова и защищая его в своих речах на солдатских митингах от нападок разнузданных, распропагандированных масс, этот витязь показал себя и на деле, отдав за идею генерала Корнилова свою светлую душу.

Настроение в станице было удручающее. Ходили слухи, что Кубанское правительство и сформированные отряды оставили Екатеринодар и ушли в неизвестном направлении. Многие этому не верили до тех пор, пока это известие не было подтверждено штабом Верховного.

Выйдя на другой день из Кореновской, мы свернули на станицу Усть-Лабинскую. Красные шли по нашим следам, медленно окружая нас со всех сторон, чтобы отрезать нам путь к Кубани. Шли ожесточенные бои с потерями: для нас и для красных – в несколько раз больше наших.

Наконец, преодолев тяжести боев, 6 марта мы взяли станицу и начали переправляться через Кубань. По переправе мы натолкнулись, как видно, на главные силы противника. Здесь для армии стал вопрос: быть или не быть?

В одном из боев положение наше стало настолько критическим, что в бой были брошены все наши резервы, вплоть до легко раненных. С подвод обоза сняли их обслуживающих, и как последний резерв, который, может быть, и решил исход боя – был сошедший со своего экипажа сам генерал М. В. Алексеев, пришедший в линию огня.

Я лежал, пристроившись за бугорком, недалеко от того места, где находился наш Верховный, и видел, как он, не волнуясь, отдавал приказания подбегавшим к нему ординарцам. Работал великий ум большого стратега. Правда, для него, водившего миллионную армию, поле действий было невелико, но, перейдя от большого к малому, он решил участь боя: красные были разбиты наголову. Правда, мы потеряли немало, но все же победили мы.

Где-то горели хутора. После кровавого боя собирались полки и подсчитывали потери. Но на душе у каждого одно – что же дальше?

Так ежедневно, имея перед собой противника и ведя с ним бои, мы шли все дальше вперед до тех пор, пока не вошли в предгорья за Кубанью.

В одном из боев я был ранен в руку и сильно контужен в ту же руку. Ранение было не так опасно, как контузия. Рука моя превратилась в плеть. Полковник Корвин-Круковский пристроил меня у себя до полного моего выздоровления, сказав, что о моем возвращении теперь в полк и думать нечего, так как с одной рукой не воюют. Пришлось подчиниться.

Погода до сего времени была нам благоприятная, но теперь вдруг изменилась. Говорят, что март изменяет, как неверная подруга.

Когда мы подходили к Калужской, шел снег и ударил мороз, правда вскоре прекратившийся. Но небо было покрыто черными тучами – значит, хорошей погоды было ждать нельзя.

В станице мы узнали, что наши передовые разъезды встретились с отрядом полковника Покровского. Это подняло настроение. Еще до этого мы по ночам, выходя из хат, слышали откуда-то доносящуюся глухую стрельбу орудий и видели вспышки, но кто мог думать, что это была Кубанская армия. Вскоре по занятии аула Шенджий состоялось свидание генерала Корнилова с полковником Покровским.

Простояв два дня в Калужской, мы следом за армией двинулись в станицу Ново-Дмитриевскую, которая надолго останется в моей памяти. Бывает так, что во время какой-либо войны один из боев особенно расценивается позже историей, хотя бы, например, Верден, который французская армия вписала в страницы своей славы. Вот такое же почетное место должна занять и эта станица в истории похода. Именно там произошел бой с противником и со стихией, в результате которого славная Добровольческая армия победила и одного и другую. Поэтому наш поход по праву и получил