Шрифт:
Интервал:
Закладка:
М. Голубов
Финляндцы[286]
В полночь с 2-го на 3 марта (на хуторе Журавском) я был разбужен прибежавшим в нашу избу прапорщиком В. И., служившим в отряде полковника Краснянского в Партизанском полку.
– Ты чего? – спросил я его.
– Уходим.
– Ну и что ж, – отвечаю, – это не новость. За этим и пришел людей беспокоить?
– Да не за этим пришел. Прощаться с вами. Кто знает, может быть, больше и не увидимся. Говорят, на Выселки идем. Нашему полку приказано их взять.
– Как на Выселки? Да ведь они в наших руках вчера были!
– Были, да сплыли. Полковник Гершельман оставил их без боя и ушел. Вчера сам Тихон Петрович (Краснянский) на подводе в разведку ездил и чуть в лапы к красным не попал. Ну, я пошел. Прощай, Мишка. Передай привет полковнику.
– Прапорщик И.! – перебивает прибежавший юнкер Д. – Василий Иванович, скорее, скорее, наш взвод уже строится.
Оба быстро исчезают… Встаю и я. Сон нарушен. Натягиваю на себя мокрую шинель – выхожу на улицу. Тихое, холодное, предрассветное морозное утро. Вижу, как полусонные партизаны так родного еще недавно полка сумрачно шагают по дороге по направлению Выселок. Глядя на этих юношей – чудо-героев, невольно вспоминаю чьи-то правдивые слова: «Орлята взялись за винтовки, а где во времена те были орлы?»
Перекрестив уходящих, возвращаюсь в избу. Старые часы на стене показывают 2 часа 40 минут утра. Больше ложиться не пришлось. Пришел поручик Г. А. П., старший адъютант комендантского управления штаба, и приказал мне немедленно явиться перед «светлые очи» нашего Микадо, как мы прозвали коменданта, полковника А. В. Корвин-Круковского, которого мы, его подчиненные, боялись как огня за его грозный вид и крутой характер. Являюсь.
– Ты чего, еще спишь?
– Никак нет.
– Ну вот и отлично. А может быть, о поэзии думы думал?
– И не думал.
– Так какого же ты черта до сих пор не являешься? Может быть, я должен о вас беспокоиться? Где завтрак? И кто «хозяин собрания» – я или ты?
– Да когда же я должен был к вам явиться? Сейчас только три часа. А насчет завтрака – напрасно меня обижаете. Вашей хозяйке он еще вчера заказан был. Да вот и она…
В комнату вошла хозяйка с подносом, уставленным чашками с молоком и кусками хлеба, покрытыми тощими ломтями сала. Одно яйцо – для «Его Сковородия», как сказала она под хохот самого полковника.
– Вот видите, господин полковник… – начал было я, но он меня перебивает:
– Ну… ну… довольно. Соловья баснями не кормят. Поэзию свою после разводить будешь. Собирай-ка, хозяюшка, на стол. А ты, – обращается он ко мне, – заседлаешь своего Баяна, поедешь в штаб и получишь приказание, куда явиться для связи. Понятно?
Быстро проглотив кусок хлеба и выпив молоко, бегу исполнять приказание. А в то время к нам уже бежит связной из штаба.
– Господин поручик, доложите коменданту, что управление будет следовать в общем обозе. По занятии Выселок выслать квартирьеров к штабу армии.
Он бегом спешит обратно. Стало уже светать… Где-то слышна отдаленная стрельба… Возвращаюсь в избу. Докладываю приказание штаба.
– Господин полковник! Слышна стрельба.
– Хм-м! Стрельба, говоришь? А ты как думал, гулять пошли твои партизаны? Эх, Мишка, Мишка, толку из тебя никакого не будет. Писал бы лучше свои прозы да стихи где-нибудь на Капри или на Венере, чем воевать. «Стреляют»!.. – передразнивает он меня. – Эх, ты… Поэт, так сказать… Г. Ал., – обращается он к поручику Покр., – прикажите подводчику быть готовым. В любую минуту можем выступить. Прапорщик П., вы явитесь в распоряжение полковника Г., начальника обоза. Ты, Мишка, впрочем, пока что останешься при мне. Поедешь потом квартирьером. Отведешь квартиру для генерала Деникина и для нас… Голова у меня что-то разболелась. Я прилягу на время. Если тебе, Мишка, не терпится, можешь поехать поблизости боя и узнать, какое положение на фронте. Да смотри на глаза генералу Корнилову не попадайся, как прошлый раз.
Этого я и ждал. Баяна своего я оставил на попечение подводчика, а сам что было духу пустился по направлению слышавшейся стрельбы. Долго ли я бежал – не помню. Стрельба шла с двух сторон…
Невдалеке от меня стоял курган. На нем группа военных. Наверное, начальство. Я не ошибся. Генерал Богаевский со штабом. Сзади кургана видны цепи одного из наших славных полков, двигающиеся под сильным пулеметным огнем красных вперед – в направлении Выселок. А еще вдали была видна конная группа с трехцветным флагом. То был наш кумир – Верховный генерал Л. Г. Корнилов со штабом.
Бой как будто шел с переменным успехом. Цепи сходились и расходились. Трудно было узнать, на чьей стороне был успех. Видно лишь было, судя по поминутно подскакивающим к генералу Богаевскому связным от цепей, что нам трудно. Противник берет перевес своим количеством людей и большим запасом патронов ружейных и пулеметных. Видно было, как густые цепи красных наступали на залегших партизан… Как солнце било в глаза, затрудняя партизанам брать прицел. Красные же расстреливали их на выбор. И все это происходит на открытом поле. Слышно, как красный пулемет осыпает пулями наших героев.
«Неужели гибель? – думаю. – Господи! Помоги!» – молюсь я.
И вот, в самый критический момент случилось чудо. Подоспел наш неустрашимый Роман Лазарев со своим отрядом. Не выдерживаю и я. Присоединяюсь к отряду. Меня замечают.
– Ми-и-ишш-ка! – кричат со всех сторон. – Откуда? Снова к нам? А рука?.. Господин есаул! Мишка…
За стрельбой ничего не слышно. Попадаю на левый фланг отряда. Успех как будто уже на нашей стороне. Красные бегут. Слышен уже зычный голос есаула Романа Лазарева:
– Пошли, пошли, орлы! Круши! Не давай пощады…
Мы уже у Выселок. Вслед за нами и другие части бросились в атаку. Боль от раненой руки