морда немного битая, бампер тем и крыло… но замена не нужна, шпакля и покраска. Даже фара целая, туманку одну под замену. Подняли, Сеня лезет под него, мотрит там радиатор, нет ли течи… и я мотрю, Крузак так плааавенько идет вниз. Старый подъемник, шланги прохудилися, поперло масло, и он того. Главное, Сема не видит, пригнулся там, зае…ку какую-то разглядывает. Я ему "Сема, пи. ц, уходи!" а шумно, кузовня же, он под газом, не слышит. Я тогда оба, ящик с инструментом, хороший, немецкий, на колесах, раз Курзаку под переднее колесо! Он вжух и повис, а ящик помаленьку вминается, это ж сколько тонн! Сему я выдернул, ну, а Ку… Крузакящик замял и завис наперекосяк, враскоряку. Ой, скандал еб. ть. Для тех кто подъемник прое. ал. Мне ничего, мастер узнал, грит молодец, Серый, вовремя, а то б и Сене капец, и менты нам был не дали жизни, закрыли б на х. р нашу богадельню! И за ящик еб. ий ничо не высчитал."

Запись кончилась.

— Так. — Артем отхлебнул подостывшего чаю с бергамотом ("чай с бегемотом" — вспомнилось из детства) и вытянул длинные ноги, — Крузер двести, черный, модель восьмого года, с золотыми эмблемами. И время обращения — идеально. Слушай, а пожалуй что бинго. Больше никого не нашли? Кто принимал машину?

Она отрицательно покачала головой.

— Да, про нашу экспертизу!

Он пересказал беседу с лоа и продолжал:

— А из тех кто под подозрением, есть кто-то, кто материально выиграл бы от вашей гибели? Как-то все же ждать столько лет для мести твоему отцу, а тебе и тем более не за что. Кто сейчас получил бы ништяки от твоей смерти? И кто получил бы их от смерти твоей мамы?

— Пожалуй что два человека. Дядя Федор, младший брат отца. И папина хм… нынешняя подруга, Лилия.

Она почесала бровь, открыла черную папку, порылась и достала пачку листов текста и несколько распечаток с фото.

На бледноватом фото, на фоне дрезденской оперы, с ее квадригой, запряженной почему-то пантерами над фронтоном, компания в ярких ветровках. Солнце и чистое небо над Эльбой. Герои-путники показывают за фотографа, на черно-песочные резные башни ратуши, так беспечальны и счастливы. Артема кольнуло воспоминаниями. Он тоже любил Дрезден.

Ставер-отец, гладко выбритый, моложе и с улыбкой, в алой курточке, смотрит на очень красивую Ксению (можно представить, как они друг друга любили). Она в голубой, рядом делает "козу" тоненькая девочка с синими глазами и золотыми косами, в оранжевой, лицом еще ребенок, но признать можно… и еще один, помоложе Ставера, но очень на него похожий, только с усами и бородкой. В серебристой. Артем пригляделся. Симпатичный, высокий, ничего гнусного на лице не прочитаешь. Большие темно-зеленые водонепроницаемые-противоядерноударные часы на сильной руке, поднятой вверх в жесте приветствия.

Еще фото. Серьезный, в костюме и при галстуке, на фоне каких-то выставочных киосков. А вот с аквалангом выглядывает из очень синего моря.

— Я его в детстве, в моем конечно детстве, звала "дядя Федя съел медведя". Он не обижался. Вообще такой… светлый человек. Вечно в поисках себя. Любимец женщин. Програмер, пошел в бизнес за папой. У него приличные пакеты акций нескольких папиных бизнесов, но не контрольные. И если бы отец остался… один, он был бы единственным его наследником.

Она помолчала.

— Я уже не дурочка, не говорю "он ни за что не мог"… но…

— Тяжело думать?

— Ага. Он меня учил играть в морской бой и виселицу, говорил, на задней парте пригодится… пригодилось. Дарил редких кукол из поездок, даже японских и индийских. Учил фехтованию на мечах. Однажды на вертолете прокатил.

Сейчас в Штатах, мутит какой-то новый бизнес, и вроде бы успешно. Присылал поздравление со свадьбой, когда узнал. Написал, приехать не сможет.

— Ладно, вторая кандидатка?

— Лилия. Давняя… подруга семьи. Ну, сначала она была подругой, потом, когда с мамой… понимаешь, отец живой человек, нормальный мужчина. Я его не виню, правда.

"Но тебя это мучит".

— Я понял. Кто она и что?

— Тоже бизнесвумен, тоже в бизнесах папы, умная, доброжелательная, ко мне относилась хорошо. Жалела. Всегда готова прийти на помощь, в любое время дня и ночи. Вытаскивала меня после… ну, после из довольно паршивых компаний и историй. Дарила духи и рассказывала, как отбривать парней. Музыке меня учила понемножку, на пианино. Ну…

На фото красивая, фигуристая, бледная брюнетка лет тридцати, с серыми узкими глазами, в открытом гранатовом платье, стоит возле старинного красного автомобиля с надписью "Прага-тур" на борту. Артем видел ее на кладбище, под руку со Ставером.

Он пристально поглядел на Ангелу. И подумал, странно, он словно чувствует девушку телепатически. Иногда. Вот как сейчас.

— Ну скажи, что тебе не дает покоя с ней?

— В общем, — она запнулась, — это было давно, я подслушала ее разговор с отцом. Совсем не для моих ушей. Она сказала, готова ждать отца сколько потребуется, он для нее самый важный человек, и она не хочет портить ему жизнь. Но как он думает, не пора отпустить маму? Раз все равно нет надежды.

— Отключить?

— Да. Я… испугалась. А отец сказал, он себе не простит, и дочь ему никогда не простит, если он это сделает. Что раз так вышло, не о чем говорить. Она сразу попросила прощения. И поцеловала его. Отец сказал, он понимает, как ей тяжело, и если бы он был один на свете, лучшей подруги жизни бы не желал. Но он не один.

— Ясно.

— В общем, такая история. Итс май лайф.

3

Она налила себе из термопота кипятку, добавила из заварника чаю. Села за стол. Артем отодвинул черную папку. Поглядел на египетскую картинку у темного, наполовину занавешенного окна — лихой юный Рамзес в колеснице давил маленьких и гадких врагов.

— Такая вот редукция, — вспомнил он строчку из песни, — теперь главный вопрос. Хотя и не решающее доказательство. У кого их этих врагов восемь лет назад был черный Крузак-двести?

— Мы об этом подумали, о Пуаро-младший. И ничего. Нашли пару Крузеров, но не черных. Нашли пару-тройку черных джипов, но — проданных или сгинувших задолго до маминого дтп. Да, дядя Федор пока жил тут ездил на спортивных седанах БМВ, а Лилия восемь лет назад на Ниссан-Кашкай. Белом.

— На редкость уродливая машина этот Кашкай.

— Согласна. Зато ее любят женщины в возрасте увядания, — сказала Ангела.

— Не смогла ей простить?

— Не знаю, Тёма. Но я все помню. Все, всех и всегда.

Они поглядели друг другу в глаза: светло-карие, теплые, мудрые, и ярко-синие, как арктическое небо,