ровня, на его взгляд. — Сырбу покачал ладонями, как чашами невидимых весов. — Кого же выбрать?

Замфир утробно булькнул, щёки его надулись, он с ужасом посмотрел на Маковея. Тот вытащил из-под кровати загодя приготовленный тазик. Придерживая за плечи, он помог Василе склониться над ним, насколько позволяли путы. Замфира вырвало. Он долго кашлял над тазом, выплёвывая кислоту, потом, обессиленный, упал на спину. Его тошнило, мысли путались. В сгущающихся сумерках перед ним сидел Маковей — грузный, кряжистый, с копной взъерошенных вьющихся волос — шувано, цыганский колдун, который походя, из-за мелкой обиды, уничтожил его жизнь. Замфир потянул вверх руки, но тряпки, связывающие запястья, даже не затрещали.

— Я хорошо тебя связал, не выберешься, — угрюмо сказал Маковей. Амалия не выдержала. Она вошла в комнату и опустилась на колени перед мужем.

— Макушор, прошу тебя, не губи господина офицера. Ты всегда защищал нас, защити и сейчас. Виорика любит его, она не вынесет. Макушор, умоляю!

Амалия не знала, что говорить, нужные слова куда-то делись, она уронила голову к нему на колени и зарыдала. Маковей гладил её по волосам и бормотал:

— Ну перестань, так нечестно. Что я скажу дознавателю завтра?

— А кто его вызвал?

— Лазареску. Он слышал выстрел и сразу кинулся в Чадыр-Лунгу, оттуда телеграфировал в Яссы, потом пришёл ко мне.

Спокойный тон мужа вселил надежду. Амалия подняла голову и вцепилась в его руку.

— Макушор, придумай что-нибудь!

— Зачем мне это?

— Ради дочери!

— Найдёт кого-нибудь получше.

— Макушор, наши родители были против, разве это остановило нас? Я сказала тебе “да”, и не жалела об этом ни одного дня.

— С Тайной полицией опасно шутить, дорогая.

Замфир лежал, затаив дыхание. Он боялся пошевелиться, привлечь к себе внимание. Амалия стала единственным его шансом сохранить жизнь и честь. Будь он здоров, Василе подумал бы о странностях этой истории: например, почему Лазареску, услышав выстрел, кинулся в соседний город и сразу вызвал полицию. Здраво думать он не мог. У Василе сильно болела голова. Комната вокруг казалась полостью заклинившей турбины, которая вот-вот раскрошит попавший в неё камушек и вновь завертится в бешеном темпе. Низкий, густой голос Маковея, действовал гипнотически. Под шум в ушах он качал Замфира, как на качелях: то вверх, то вниз, где пустота под рёбрами холодила стянувшиеся в клубок кишки.

Из-за окна раздался шум. В конюшне заржала лошадь, зашлась надсадным кашлем, стукнули копыта в стенку. Маковей вскочил, тяжело поднялась с пола Амалия.

— Бьянка! — тревожно сказала она.

Они вбежали в конюшню. Лошадь лежала на боку, ноги дёргались в пресмертных судорогах. Хлопья кровавой пены вылетали из открытого рта.

— Сделай что-нибудь! — закричала Амалия.

— Поздно, — мрачно сказал Маковей. — Отмучилась.

Бьянка последний раз вздрогнула, и обмякла, вытянулись ноги, провис живот. Глаза безжизненно блестели в свете тусклой лампы. Маковей обхватил Амалию за плечи и прижал к себе. Он гладил её по голове и обдумывал, что делать дальше. Бьянке недолго оставалось, он это понимал, но не думал, что она околеет в эту ночь. Он горевал по ней, лошадь была дорога ему, уж подороже какого-то Замфира, но её смерть чудесным образом вписалась в его план.

— Значит, хочешь спасти своего сублейтенантика? — шепнул он ей в ухо. — Тогда неси его револьвер и старую подушку.

Глава 13

Когда Амалия вернулась, Маковей, закусив губу, опустился перед лошадью на здоровое колено. Он нащупал пальцами височную кость. Шерсть была холодной и липкой, остро запахло лошадиным потом.

— Прости, Бьянку, но ты уже не здесь, а мёртвым не больно, — виновато прошептал Маковей.

Он положил подушку и сразу выстрелил. В воздух взвилось несколько перьев, звук, не смотря на примитивный глушитель, казался оглушающим, но Сырбу знал, что в Казаклии его не услышат. Понимание, как далеко распространяется звук выстрела, крика, падения не раз спасало его шею от петли. Давно это было…

— Убери перья, подушку утопи в выгребной яме. Шестом протолкни поглубже. Только камень на всякий случай в наволочку сунь. — Сказал он Амалии. Она подала мужу руку и Маковей, кряхтя, поднялся. — А я пока поговорю с господином сублейтенантом.

С револьвером в руке Сырбу вошёл в спальню Замфира и опустился на стул. Василе с опаской посмотрел на него.

— В кого вы стреляли? — спросил он.

— Жить хочешь? — Маковей вопрос проигнорировал. Офицерский Сен-Этьен лежал на колене, под его тяжёлой пятернёй, и в барабане оставалось по крайней мере четыре патрона.

Замфир мелко затряс головой и сразу пожалел об этом.

— Амалия сказала, что Виорика и впрямь в тебя влюбилась. Любит, говорит, жить без тебя не может. Случись что с тобой, и она в петлю полезет. Дура, что ещё сказать?

— Я тоже её люблю, — сказал Замфир, морщась от боли. В смертной тьме, в которую погрузился Василе, появилось слабое пятнышко света.

— Любишь… — протянул Сырбу. — Кого ты любить можешь, кроме себя? Нахлебается горя моя девочка. Жаль, ей это не объяснишь: голову потеряла от твоих напомаженных усишек. Ослепла и оглохла.

Замфир не успел возразить — Маковей дёрнул своим кулаком, как сорняк выдернул.

— Все твои слова — ложь, потому что жизнь свою никчёмную спасти хочешь. Очень высоко ты её ценишь, выше всех. Выше Виорики, которую говоришь, что любишь. Я девчонке голову морочить не дам. Как выпутаемся из этой беды, под венец её поведёшь, сразу же! С отцом Софронием я договорюсь.

— Но я католик! — попытался возразить Замфир.

— Станешь православным! — рыкнул Маковей. — Бог у нас един! Нет в том греха! Государи наши детьми роднятся, те веру меняют и не ропщут, и все небось в райских кущах жить собираются, а не в пекле гореть!

— Виорика могла бы принять католичество…

Сырбу угрожающе наклонился вперёд, правая рука крепко стиснула револьвер на колене.

— Ты хитрец, Замфир… Сестра моя за ляха замуж выходила, полгода ждала эту, как её…

— Катехизацию, — упавшим голосом подсказал Василе.

— Юлить начинаешь, время тянешь. На что рассчитываешь? — Маковей встал и склонился над сублейтенантом. Тихо и злобно прошептал он ему в лицо: — Не было этого разговора, Замфир. Сдохни в петле, в обгаженных кальсонах, ничего лучшего ты не заслуживаешь. А Виорика погорюет и оправится. Не помрёт. Всё лучше, чем с таким слизняком венчаться.

Василе думал, что Маковей плюнет ему в лицо, но тот посмотрел с презрением и вышел в коридор.

— Нет! Всё не так! — сказал ему в спину Замфир. Боль ударила в виски, но он взял себя в руки и закричал так громко, как смог: — Я люблю Виорику