теперь стрелял ты не чтобы тестя своего убить, а бедное животное от мук избавить. Живи спокойно и к свадьбе готовься. Справим всё в ближайшие три дня.

— Маковей, надо с родителями моими связаться, чтобы они на венчание приехали.

— Родителей чтишь, это я уважаю. Только как ты их вызовешь, не по штабному же телеграфу? Телефон у твоих стариков есть? Напиши мне его на бумажке. Я с Лазареску в Чадыр-Лунгу сегодня поеду, к доктору. Зайду на телеграф и позвоню им, порадую.

Замфир усомнился, что такая новость обрадует маман и папа, но всё же начертал на листке блокнота домашний номер.

— А может лучше я с Лазареску съезжу? Сам всё объясню.

— Куда тебе с таким сотрясением мозга по нашим колдобинам скакать? Дома сиди. И вообще-то, господин сублейтенант Замфир, от служебных обязанностей вас никто не освобождал. Вчера Амалия за вас учёт вела, а я в штаб отчёт телеграфировал. Будьте добры хоть сегодня своими служебными обязанностями не манкировать!

Игривый тон Маковея немного успокоил Замфира. Он значил, что серьёзной опасности нет.

— Сейчас Виорика тебя покормит и отдыхай, — добавил будущий тесть. — В полдень будет эшелон из Добруджи, следующий вечером, около восьми. И смотри у меня! — Маковей сунул под нос Замфиру мозолистый кулак. — Будешь ручонки распускать, обратно к кровати привяжу, до самой свадьбы.

Василе откинулся на подушку. При мысли, что сейчас стрелочник цыган Сырбу расскажет финансисту и профессору экономики Замфиру, что они вот-вот породнятся на него накатила тоска. Вряд ли родители будут рады такому мезальянсу. Всю ночь ему снились кошмары, и в первый раз он проснулся, не помня ни одного из своих видений. Только держался на языке привкус чего-то страшного и необратимого, что изменит его жизнь навсегда. Виорика по-прежнему влекла его, но тот факт, что в их чувства насильственно вторгся Маковей, всё изменил.

Та странная мечта о заброшенном доме, в котором давно никто не живёт, как будто его родители умерли, пропала. Он не желал смерти отцу и матери, упаси Господь! Он любил их со всей теплотой и искренностью. Дом ведь мог опустеть, потому что родные уехали за границу, и живут теперь в Лондоне или Провансе. Он думал об этом каждый раз, когда представлял себя и Виорику в пустом особняке на Хэрестрэу

Теперь всё. Не будет их весёлой возни с тряпками и чехлами, не давиться им смехом, брызгая крошками, на пыльной кухне, не стоять, затаив дыхание, перед огромной родительской кроватью, с наслаждением и мукой оттягивая момент, о котором мечтали по ночам. Ничего этого не будет.

Будет пошлая и пьяная сельская свадьба, толстый поп среди дутого золота икон, первая брачная ночь с храпящим за стеной Маковеем, бесстыдно вывешенная простыня с кровью молодой жены. Так, кажется, принято у цыган? Да как вообще можно после этого испытывать любовь и нежность друг к другу? Всё, что последует — унылая и обозлённая жизнь простолюдина на заброшенной станции. Бухарест не приемлет этого примитивного убожества и никогда не примет заражённых им молодых. Всё кончено!

“Сбежать бы… Вместе…” — подумал Замфир и отбросил эту мысль.

Сейчас, когда в голове немного прояснилось, он понял, что петля всё ещё висит на его шее, а конец — в руках у Маковея, и дело не только в дьявольском цыганском проклятьи. В Чадыр-Лунге у Сырбу извлекут пулю — пулю из его револьвера. Задокументируют покушение на убийство. Амалия подтвердит любые слова мужа, а продажный жандарм может продаться ещё раз. Ничего не кончено, и жизнь Замфира по-прежнему в руках цыганского шувано — не вывернуться.

Он повёл подбородком и заскрипела кожа в глотке. Распухший язык лежал в высохшем рту, будто Замфир несколько дней скитался по пустыне. Открылась притворённая Маковеем дверь и вошла Виорика с глиняной плошкой. Взялась за ручку, но сразу раздался окрик отца:

— Дверь не закрывай.

Она радостно и немного виновато улыбнулась Замфиру и села перед ним на тот же стул, где этой страшной ночью сидел Маковей.

— Покушай, любимый! — ласково сказала она.

— Спасибо, — просипел Замфир. — Можешь принести воды? В горле пересохло.

Когда Виорика вышла из комнаты, он облегчённо выдохнул.

Глава 14

Удалился жандарм — вернулась Амалия. Непривычно тихо и невесомо проскользнула в дом. На кухне привычно оттеснила дочь, отправила кормить кашкой любимого. Маковей сидел напротив двери и внимательно следил за тем, что происходит в комнате Замфира.

— Что ты высмотреть там пытаешься? Думаешь прямо сейчас ребёночка делать будут? — едко спросила Амалия. Маковей скорчил недовольную рожу, но сдвинулся к столу.

— Ничего, пусть знают: я всё вижу. Завтрак скоро будет?

Забежала улыбающаяся Виорика за водой.

— Завял нарцисс, поливать побежала, — ехидно бросил ей в спину Маковей, сразу получил полотенцем по темечку.

— Отстань от них, сатрап! — со смехом сказала Амалия и, понизив голос, спросила: — Теперь, может, объяснишь, зачем я за жандармом бегала?

— От многих знаний — многие печали.

Ответ жену не удовлетворил. Она стояла, подбоченясь, и испытующе смотрела ему в глаза.

— Пока не скажу, кормить не будешь? — усмехнулся Маковей. — И кто из нас сатрап?

Амалия медленно помотала головой.

— А может ты — болгарская шпионка? У них это знак согласия.

— Говори, давай, а то пытку голодом применю.

— Ладно, — с притворной покорностью вздохнул Маковей. — Нечего рассказывать. Сунул ему ракии, сала, на свадьбу пригласил.

— Уж прям на свадьбу!

— А чего ждать? Сама ж говорила: жить друг без друга не могут. Ну и пущай живут. Пока ты в Казаклию бегала, офицерик наш предложение Виорикуце сделал. Я, уж прости, без тебя благословил. Но мы вечером повторим, всё чин по чину, икону целовать будут.

— А что это ты вдруг подобрел так? — подозрительно поинтересовалась Амалия.

— Да ничего. Не такая и плохая партия, если наследство посчитать. Будут внуки наши на золоте есть и в фарфоровые вазы плевать. Чем плохо? Зачем мне между ними вставать, если такая любовь?

— Ох, что-то тут нечисто, Макушор. Что-то ты не договариваешь.

— Не договариваю, — легко согласился Маковей. — Всего тебе знать не надо. Хватит веры в то, что я всё делаю ради нашего блага. Я из многих передряг нас вытаскивал, вытащу и в этот раз.

Амалия хотела бы напомнить, что он же в передряги эти семью их и ввергал, но промолчала. Покой в семье хранят не только сказанные слова, но и несказанные.

— Господину жандарму я как бы невзначай обмолвился, что лошадь наша второго дня в предсмертной агонии билась, и господин сублейтенант из жалости её пристрелил. Он смерть засвидетельствовал, и