вы вздумаете бездельничать и попусту лясы точить, защищать вас не стану.

Он взял газету. Расстелил ее перед собой и принялся изучать донесения с фронта. Но при этом все время поглядывал кругом и, словно полицейский, наблюдающий за уличным движением, следил за перьями, которые усердно двигались по бумаге слева направо. Пусть не нарушают правил! Пусть трогаются вовремя! Пусть поворачивают обратно! Пусть не тормозят равномерную работу конторы!

А корпорация счетоводов склонилась над конвертами, и перья скрипели изо всех сил: «Малолетний поденщик, сортировщик огурцов. Почасовая оплата — 6 филлеров. Военная надбавка — 0. Страхование — 0. Вдовам и сиротам — 0. Итого к выплате — три кроны 96 филлеров».

3

Всего через двадцать минут кто-то с такой силой распахнул дверь канцелярии, что она с грохотом ударилась об стену. В комнату стремительно влетел Пишта и чуть не опрокинул стол начальника отдела.

— Господин Рааб! — закричал он.

— Ты что, взбесился? Ах ты, мать честная, да закрой же дверь!

Пишта оторопел. Закрыл дверь. Вернулся обратно на цыпочках. А начальник отдела завопил как ошпаренный:

— Осел! Болван! Думаешь, домой пришел, к матери под юбку? Мужик сиволапый! Да я так тебе в морду заеду, что до родной матери на соплях проедешь! К чертовой матери тебя вышибу, так что своих не узнаешь!

Пишта стоял совершенно убитый. В руках счетоводов поскрипывали перья, но «гвардия» ждала затаив дыхание, чем все это кончится.

Пишта судорожно глотнул. Глаза его в ужасе уставились на начальника, и мальчик прошептал:

— Господин Рааб! — Зубы его лязгнули в тишине.

— Кышш, маткино отродье! Пока я тебя не спросил…

Мальчик снова замолк. Глаза г-на Рааба метали искры. Он раздумывал некоторое время: стукнуть или просто выгнать? Но, увидев, что Пишта дрожит всем телом, закричал на него:

— Что случилось, ты, чурбан?

— Г… г… г… господин Альфонс сказал, что я буду посыльным у него.

Воцарилась такая тишина, что скрип перьев доносился не громче далекой пулеметной очереди. Альфонс был сыном барона Манфреда, хозяина завода боеприпасов.

— Что? — спросил г-н Рааб, похолодев. — Барон Альфонс?

Пишта чуть не плакал.

— Да… барон Альфонс… Не извольте гневаться. Я не виноват. Он увидел меня в канцелярии. Посмотрел на меня. Спросил, как меня зовут. Опять посмотрел. Дернул за волосы и сказал: «Передай этому господину — как там его зовут? — у которого ты служишь, что пойдешь ко мне посыльным!..» Потому что вчера он выгнал своего посыльного.

Перья скрипели. Г-н Рааб улыбнулся мальчику. Пишта испугался, отскочил от него. Он подумал, что так же, как бывало с отцом, г-н Рааб улыбается от ярости, и сейчас-то вот начнется настоящая расправа.

— Я не виноват!

Но г-н Рааб еще шире растянул рот.

— Сыночек, Иштван Фицек, родной ты мой!.. — произнес он торжественно и встал. — Видно, мать тебя в сорочке родила. Поздравляю! — И он протянул руку посыльному барона Альфонса. — Ну! — подбодрял он Пишту, который не смел подать руки. — Ну!..

Пишта огляделся вокруг. Счетоводы улыбались, кивали ему. Тогда Пишта, пересилив страх, тоже улыбнулся дрожащими губами и протянул руку.

— Вы только не извольте гневаться.

— Здорово, сыночек! Надеюсь, Иштван, что мы и в дальнейшем будем друзьями.

— Конечно, — ответил Пишта. — Только не извольте гневаться. Конечно!

В этот миг завыла заводская сирена. Час дня! Начался обеденный перерыв. Чиновники положили ручки. Вытащили пакетики из ящиков столов. Приготовились завтракать.

— А ты принес с собой завтрак? — спросил г-н Рааб.

— Нет, — пробормотал Пишта. — Мама думала, что я нынче еще домой вернусь обедать.

— Вот тебе пятнадцать крейцеров. Ступай в столовую. Купи себе колбасы. В субботу вернешь долг, — сказал г-н Рааб. У него даже уши улыбались от восторга.

Остальные чиновники тоже обступили Пишту. Происшествие нарушило порядок. Один дал пять, другой — десять крейцеров. «В субботу отдашь. Меня зовут так-то». — «А меня зовут так-то». Пишта только подставлял ладонь. И под конец он сосчитал: форинт шестьдесят пять крейцеров.

Шатаясь, вышел он в коридор, из коридора на заводской двор, не понимая, что случилось, но чувствуя, что все это к лучшему, что барон Альфонс еще более важная шишка, чем г-н Рааб. Пишта весело подпрыгнул, как, бывало, летом на улице Петерди, только не крикнул «гоп-ля!», потому что двор был полон народу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

из которой читатель узнает ряд ужасных вещей, а именно, что Йошка Франк хочет из ревности пристрелить Пишту Фицека, а у орла все прибавляются и прибавляются головы…

1

С форинтом и шестьюдесятью пятью крейцерами в руке, с повязкой на рукаве, с удостоверением, что он посыльный барона Альфонса, и с угрызениями совести, что он почти не вспоминал Пирошку, а если и вспоминал, то как-то мельком, Пишта вышел из здания канцелярии на заводской двор. От радости ему неудержимо захотелось увидеть Пирошку, ей первой рассказать, что случилось. Про Отто он тоже вспомнил с благодарностью и с умилением. Отто не обманул его; он, Пишта, в самом деле стал посыльным, да к тому же у барона Альфонса. Этого Отто, конечно, еще не знает, об этом надо сообщить ему, и немедленно. «Сперва Отто, потом Пирошке! Нет! Сперва Пирошке, потом Отто! Нет! Сперва Отто…»

Но Пишта не успел пока ознакомиться с заводом, не знал еще, где какой цех расположен. Незнакомое место кажется вначале во сто раз больше, чем позднее, когда под грузом привычных ощущений оно словно съеживается и становится даже меньше, чем на самом деле. Теперь Пиште почудилось, будто он попал в огромный запутанный лабиринт. Мальчик покружился на широко раскинувшемся заводском дворе, поглядел туда-сюда и будто потерялся в этом беспорядочном лесу людей и предметов.

На длинных скамейках, протянувшихся вдоль стен корпусов, словно ласточки на телеграфных проводах, сидели рабочие, высыпавшие на обеденный перерыв. Только ласточки были в красивых белых жилетках и в черных курточках, поглядывали на небо, дергали хвостиками и щебетали; а эти сидели здесь в выцветшей, потертой одежде, опустив головы от усталости, и, молча или тихонько перебрасываясь словами, закусывали.

У Пишты слюнки сбежались во рту. Он вспомнил про столовку, о которой услышал в конторе. Слово «столовка» понравилось ему, как нравится ребенку каждое новое слово. К тому же Пишта и проголодался. Они вместе с Отто вышли из дому в шесть часов утра и всю дорогу топали пешком. И Пишта пришел к окончательному решению: ни Отто, ни Пирошка — сперва он разыщет столовку. Он сунул руку