class="p1">— Я решил, что вашего здесь вообще ничего нет, — заканчиваю я мысль.

— Чего⁈ — ревёт Корней.

— И вам лучше сесть в свою тачку и у*бать отсюда подальше, — добавляю я. — Вот чего.

В этот момент из конторы появляется мой боевой отряд и становится дугой напротив неприятеля.

Взгляд Корнея сразу делается сосредоточенным и сам он мгновенно превращается в боевую машину.

— Это ты зря, Бро, — цедит он. — Ой, как зря…

А из открытого окна конторы несётся голос Аллы Пугачёвой: «Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной»…

11. Пером и шпагой

Может и зря, но это нам ещё только предстоит узнать. Четверо бычков, разумеется, бойцы, Корней тоже, а вот усатый-полосатый вряд ли. Даже по виду Адвоката, по тому, как он напрягся можно понять, что схватка — явно не его стихия.

— Так, — заявляет он. — Предлагаю ещё раз взвесить все за и против, потому как последствия могут оказаться необратимыми.

Надеюсь, что окажутся.

— Прошу на выход, уважаемые, — говорит Юрка вставая напротив Корнея. — Все уже всё взвесили. Разговор окончен.

— Слышь ты, клоун, — шипит Корней, — ты на кого пасть раскрыл.

— Прошу, — настаивает Юрик. — Это территория государственного предприятия. Вам здесь находиться запрещается. Мы будем вынуждены вызвать милицию.

— Да ты чё? В натуре? Мусоров позовёшь? Ну, давай, чмо…

Говоря это он внезапно и очень резко выбрасывает кулак. Юрка, ждёт этого, он готов, но, всё равно, реагирует недостаточно быстро. Поэтому захват у него получается слабенький и Корней мигом выворачивается, перегруппировывается и снова атакует.

— Эй, усач, в машине подожди пока, — предлагаю я Адвокату. — А то огребёшь под шумок, по самое не балуйся.

— Ты сам иди в доме подожди, инвалид, в натуре, — шипит он и, посчитав, что в раненном виде я представляю наиболее лёгкую мишень, устремляется ко мне. Хочет добыть славу на поле брани.

Он нелепо, по-девчачьи замахивается и вложив в удар, вероятно, всю свою силушку, ожидает гарантированную победу над немощным и раненым. Как муха, наблюдающая за медленно приближающейся газетой, я слежу за приближением хиленького кулачка Адвоката.

В последний момент выставляю блок, перенаправляя этот локомотив на боковую ветку, можно даже сказать в тупик. Он проносится мимо меня, и я подсекаю его, как окуня, заглотившего блесну. Бью по ноге и отправляю в неуправляемое воздушное плавание. Щуплый-щуплый, а обрушивается на землю с внушительным звуком.

Тем временем, Юрка бьётся с Корнеем. Корней явно одерживает верх. Юркина физиономия напоминает разварившийся вареник с вишней, но он мужественно продолжает попытки заблокировать и атаковать опытного противника.

Эх, Скачкова бы сюда…

Физрук ломает бычка, Пистон тоже ломает бычка, и Серёги бьются с бычками, но у них понять, кто кого ломает пока трудно. Платоныч, исполняя мои указания, стоит на крылечке, как на капитанском мостике, и наблюдает за битвой, с видом бывалого адмирала.

Я бросаюсь к Юрке на подмогу. Да, за поясом у меня револьвер, но я до сих пор не решил, воспользуюсь им или нет. Цвету я, конечно, дал определённые обещания, хоть и не открытым текстом, но вполне ясные. Но, обещания и гарантии — это одно, а реально забрать жизнь — совсем другое.

Для целей Цвета вполне сгодится униженный и побеждённый Корней. Хотя, не факт… Совсем не факт. Пока он… Я прерываю размышления и пинаю Корнея носком ботинка в лодыжку. Он рычит, как зверь и разворачивается ко мне.

Машет кулачищами, как голем. Здоровенный и разъярённый, прёт на меня. Думаю, прямое попадание его кулака в голову сразу превратит её в набор черепков. Поэтому, принимая простреливающую боль в груди, как меньшее зло, резко уклоняюсь от удара, не рискуя проводить захват.

Юрка не теряется, нападает сзади, наносит удар и отскакивает, когда Корней поворачивается к нему. Мы как бандерильерос, атаковавшие быка, или волки, напавшие на вставшего на дыбы пещерного медведя. Орёт он точно, как медведь.

Ещё раз — по лодыжке, он игнорирует, желая добить Юрика. Долблю подряд несколько раз в одну точку. Ревёт, хрипит, впадая в безумие. Безумству храбрых поём мы славу. Теряя рассудок от боли, бьёт по Юрке, но тот видит ошибку, потерявшего самообладание противника, проводит захват и… Есть! Роняет Корнея на землю.

Земля содрогается. Но это не конец, совсем не конец. Это лишь приводит нашего зверя в ещё большее бешенство. Он очень ловко вскакивает и молниеносно выбрасывает руку, настигая Юрку. Достаёт. Прямо в челюсть… Тот отлетает, как в мультике и падает в пыль.

— Пи**ец, Бро… — хрипит Корней и надвигается на меня.

Юрка лежит, не проявляя желания подняться, пацаны бьются со своими противниками, а я остаюсь один на один с Корнеем.

— Пи**ец, Бро… — повторяет он и вытаскивает из кармана нож. — Игры кончились.

Клац, и вылетающее лезвие вспыхивает в лучах солнца белой молнией. Ставки повышаются, но старший козырь всё ещё прячется у меня за ремнём брюк. Я тяну носом воздух и остро чувствую запах пыли и металла.

— Тебе конец, Корней, — спокойно говорю я, но он, кажется, придерживается строго противоположной точки зрения и надвигается, делая ложные выпады.

Но я не поддаюсь на его игру и продолжаю стоять. Ну а вообще-то, какого хрена! Он пришёл ко мне и хочет отнять моё кровное, то на что не имеет ни малейшего права. Более того, он причиняет вред моим людям, да ещё и ножом размахивает. И если я сейчас не покажу, кто в доме хозяин, любой поц, любой хрен с горы, возомнивший себя неизвестно кем, сможет прийти и потребовать моего.

В общем, это не мы плохие, это жизнь такая. Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной… Надо же, такое чувство, что всё это длится не менее получаса, а Пугачёва в конторе даже ещё песню не допела…

Я вынимаю револьвер и наблюдаю, как лицо Корнея тут же меняется. Оно становится удивлённым и недоверчивым, будто он не верит, что это не игрушка. Вот и всё, конец фильма! Адиос, амиго!

Я поднимаю руку с наганом, но в этот момент получаю удар сбоку из-за спины. Какого хрена! Адвокат! Да, это сраный Адвокат. Он врезается в меня, сбивая с ног, и увлекает вниз на землю, в пыль и грязь. Адская боль пронзает грудь и плечо, но теперь-то уж всё равно. Я ору от этой боли и крушу локтем его сияющую холёную рожу.

Хрустят, ломаясь, очки или хрящи, а может быть крошатся его зубы, не знаю, сейчас мне не до деталей. Адвокат жалобно стонет и моментально оставляет меня в покое, разжимая объятья. А вот Корней, воспользовавшись этим неожиданным перформансом, делает шаг, разделяющий нас, и напрягается, чтобы обрушить на меня своё орудие, своё тело, свой гнев и поставить большую красную точку в этом поединке.

Но он не успевает, потому что на него самого обрушивается кусок водопроводной трубы. Это Платоныч, покинувший капитанский мостик, устремляется мне на помощь и херачит его со всей дури. Прямо по трапециевидной! Молодец, дядя Юра! Думаю, ключице пи**ец. Жаль, что левой…

Корней ревёт и развернувшись, с места, без подготовки, делает дикий бросок в сторону Платоныча, успевающего лишь выставить руку. И… твою дивизию! Кажется, задевает его! Нет! Нет, твою мать! Сука! Вот это было зря, засранец! Ты можешь пытаться убить меня, но не Платоныча! Ты можешь пытаться забрать моё и, может быть, останешься живым, но ты, наглая безмозглая сука, не смеешь поднимать руку на Платоныча!

Я же до последнего оттягивал и надеялся. Бах! Ведь я же говорил тебе убираться. Бах! Сука. Из-за тебя я… Бах!

Три выстрела из положения лёжа. Все три в его безмозглую тупую башку, брызнувшую арбузной мякотью. Вот и всё. Бой окончен, но ящик Пандоры только что открылся, так что попробуйте меня остановить.

Я поднимаюсь и посреди немой сцены, посреди застывшего скульптурного ансамбля навожу ствол на перекошенную от ужаса рожу Адвоката.

— Не-е-е-т… — стонет он, размазывая кровь по щекам.

Сука! Я снова стреляю. Чуть отвожу ствол в сторону и стреляю. Надеюсь, он чувствует касание воздуха, обожжённого пулей.

— Ещё хочешь работать у меня директором? Пойдём, расскажу, что тут у нас и как.

— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… — воет он и ползёт в сторону тачки.

Пистон перевязывает руку Платонычу.

— Хорошо полоснул, надо шить, — говорит он. — Погнали в травму.

Погнали. Юрка сидит на земле и потихоньку приходит в себя. Бычки ползут к своей машине и тащат того, кто не может