идти сам.

— Падаль свою заберите, — приказываю я.

Они послушно подходят и подняв тело Корнея запихивают в свою маршрутку. На этом мы заканчиваем. Везите прах своего попранного вождя, придайте его земле и не возвращайтесь сюда, орки.

— Теперь вы принадлежите Цвету, — говорю я. — Пойдите к нему и скажите, что с вами произошло. Пусть он решает, как с вами поступать.

Захватчики уезжают, унося новую легенду об отмороженном Бро, к которому лучше не соваться. Как известно, доброе слово и кольт намного лучше, чем просто доброе слово. Так что, по большому счёту, эти выстрелы в один миг перевели меня из разряда мальчика, у которого можно взять всё, что понравилось в разряд людей, к чьим словам стоит прислушаться и без всякого кольта. То есть револьвера.

Мы возвращаемся в город. За руль сажусь я. Несмотря на боль в плече, мне вести сподручнее, чем Платонычу с вспоротой рукой. Юрик оклемался, но показаться врачу всё-таки стоит.

Едем прямиком в травму. Всё обходится. Посетителей нет и, хоть у врача возникает куча вопросов, их удаётся закрыть, невзирая на то, что простая бытовая взятка в этом времени далеко не настолько чудодейственна, как сорок с лишнем лет спустя.

Состояние Юрика терпимое.

— Если б были мозги, могло быть сотрясение, — хохмит он.

Платонычу обрабатывают рану и накладывают швы. Сухожилия и артерии не задеты. Через пару дней прийти на перевязку. Мы отвозим машину. Платоныч остаётся на работе, ему, оказывается тоже на пленум нужно. А мы возвращаемся на базу.

Скачков критически осматривает Юркину физиономию и качает головой.

— Если планировал Корнея убирать, нахера было махаться? — строго спрашивает он у меня.

Прав он, конечно, подставил я пацанов, да и Платоныча тоже. Но в том-то и дело, что я до последнего надеялся, что не придётся… Ну, короче… Да, налажал… Хотел руки чистыми оставить, а так не бывает. Блин. Знаю ведь, что не бывает. Ладно, все наши живы, к счастью. Всё, что нас не убивает… типа делает сильнее…

— А если не планировал, то и не надо было пушку брать.

Пожурив, он рассказывает, как всё прошло на пленуме. Он стоит перед нами в парадном мундире с кучей наград. Я его в таком виде ещё не видел. Пацаны смотрят с уважением, просят рассказать об орденах, но Скачков отвечает коротко и односложно:

— Нет.

Наган у пацанов тоже вызывает огромный интерес. Показываю, разумеется. В какой-то момент смотрю на часы и обалдеваю. Ё-моё! Надо же бежать за своей медалью. Я сломя голову несусь домой, переодеваюсь, заглатываю две таблетки анальгина, хрен с ним, что ядовитый, но болит серьёзно. Выскакиваю из подъезда и замечаю жёлтый ментовский уазик. Да твою же за ногу! Ну почему⁈

— Эй, Брагин, — зло бросает Суходоев через открытое окно. — Сюда иди.

— Да пошёл ты, Суходоев! Я сейчас на пленум обкома иду, и если ты…

Он зло смотрит и скривившись заставляет себя произнести:

— Извини, короче…

Губы не слушаются, их будто судорогой сводит.

— Чего?

Мне даже жалко его становится, прямо мальчик для бития. То пошлют незаконно задерживать, то пошлют извиняться.

— Что слышал… сска…

— Типа извиняться послали перед орденоносцем?

— Да пошёл ты… — шипит он. — Мы с тобой ещё не закончили…

— Ладно, не парься, скажу, если спросят, что УВД принесло извинения. Ты тоже извини, если что. Ну, а что было делать? Сам пойми.

Он отворачивается и бросает водителю:

— Поехали.

Смотри-ка, Печкин-то пошёл на попятную. Значит не все ещё мозги пропил. Думаю, скрипел он не меньше Суходоева. Может пожелать отомстить за унижение. Ладно. Посмотрим, что с ним можно сделать…

Бегу в филармонию.

— Куда⁈ — окликает меня дежурный в фойе.

— Да на пленум я, на пленум.

— А ну-ка, документик сюда. Не молод ты по пленумам шастать?

Пока прохожу эту проверку и фейс-контроль, время неумолимо ползёт вперёд. Поэтому, когда я добираюсь до организаторов, референтов, или кто они там такие, в их рядах уже начинается лёгкий шухер, типа где Брагин?

— Ну, что же вы, товарищ Брагин опаздываете? Пойдёмте в зал скорее, вас уже объявят с минуты на минуту.

И точно, только сажусь в заднем ряду, со сцены раздаётся:

— Для награждения на сцену приглашается секретарь комсомольской организации швейной фабрики «Сибирячка», заместитель руководителя городского военно-патриотического объединения молодёжи «Пламя», товарищ Брагин Егор Андреевич.

Ух-ты, вовремя я, с корабля на бал, в прямом смысле. Встаю и под аплодисменты прохожу на сцену.

— Награждение проводит начальник областного управления внутренних дел генерал-майор милиции товарищ Печёнкин Глеб Антонович.

Интересно, сам вызвался или это его в наказание заставили сделать? В президиуме замечаю товарища Ефима. Судя по злорадной улыбочке, это он расстарался.

Печкин подходит к трибуне и уверенным бодрым тоном произносит:

— Дорогие друзья, я рад сегодня вручить государственную награду нашему юному земляку, успевшему проявить себя, как настоящий комсомолец, ответственный работник и надёжный товарищ. Приятно видеть, что на смену проверенным кадрам приходит молодая, талантливая, самоотверженная молодёжь. Пройдёт совсем немного времени и в их руки мы передадим нашу дорогую страну, нашу любимую Родину и бесценное наследие Октября. Этот молодой человек, находясь в служебной командировке в городе Москва, самоотверженно предотвратил циничное и жестокое преступление. Он не остановился перед опасностью и остановил матёрого преступника-рецидивиста, получив тяжёлое пулевое ранение. Товарищ Брагин до сих пор находится на излечении, но проявляя мужество и ответственную гражданскую и политическую позицию лично прибыл для получения медали. Разрешите мне вручить эту высокую награду.

Раздаются бурные аплодисменты.

— Медалью «за отличную службу при охране общественного порядка награждается товарищ Брагин Егор Андреевич».

Генерал выходи из-за трибуны и с елейным лицом подходит ко мне. К нам приближается мужик в мешковатом костюме с грамотой, гвоздикой и красной коробочкой. Печёнкин берёт из коробочки медаль и прицепляет мне на лацкан пиджака. Потом передаёт мне гвоздику и почётную грамоту, а после протягивает руку и я с удовольствием её пожимаю. Надеюсь, до поцелуев дело не дойдёт.

Пожатие у него крепкое, какое-то фатальное даже.

— Ну, сынуля, — цедит он сквозь елейную улыбочку, — ай молодца. Не ожидал от тебя такой прыти. Уел старика.

— Да бросьте вы, — улыбаюсь я в ответ. — Одно ж дело делаем. Я вам очень благодарен, что несмотря на некоторые разногласия, вы лично меня награждаете. От этого медаль ещё дороже. Я вас тоже награжу.

— Засранец, — улыбаясь, шепчет он, и мне даже кажется, что получается это у него как-то по-доброму.

По протоколу я должен счастливо вернуться в зал, но я прошу разрешения сказать ответное слово и получаю разрешение.

— Дорогие товарищи… — говорю я заходя за трибуну и делаю короткую паузу, вроде бы смущённо сбиваюсь. — Старшие товарищи…

По залу пробегает добродушный шумок.

— Для меня огромная честь стоять сегодня перед вами на этой сцене. Я хочу выразить огромную благодарность партии и правительству за эту высокую награду. Мне казалось, что я не сделал ничего такого, что не сделал бы каждый из присутствующих здесь.

Снова делаю паузу, как бы немного теряясь и коммунисты радостно поддерживают меня аплодисментами.

— Тем ценнее награда. И это не просто честь, это ещё и огромная ответственность. Ответственность за нашу великую Родину, ответственность за будущее, как справедливо указал товарищ Печёнкин. Хочу заметить, что с его приходом, говорю, как простой житель нашего города, нашей области, криминальная ситуация заметно улучшилась.

Бурные продолжительные аплодисменты. Приятно выступать перед такой благодарной публикой.

— Пользуясь случаем, хочу от всего сердца поблагодарить за поддержку и помощь в организации городского военно-патриотического объединения первого секретаря городского комитета КПСС товарища Захарьина Ефима Прохоровича и первого секретаря городского комитета ВЛКСМ товарища Новицкую Ирину Викторовну. Благодаря их чуткому руководству и пониманию политической ситуации и нужд юного поколения, у нас в городе появился первый, но, я уверен, не последний отряд передовой молодёжи, объединённой большой целью. Уверен, через год мы будем рапортовать об успехах. Обещаю, товарищи, мы не подведём, тем более, с такими руководителями.

Бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в овации. Ефим делает знак, и я подхожу к президиуму.

— Не уходи, пока не отпущу, — тихо говорит он. — Жди самого конца, понял?

Я киваю и, спустившись в зал, возвращаюсь на галёрку. Через пару минут ко мне подсаживается Новицкая.

— Ну ты дал жару, — хмыкает она.

— Зажёг что ли?

— Зажёг, — соглашается она с улыбкой. — Далеко пойдёшь. Молоток.

— От тебя похвала — самая большая награда.

— Подхалим, — улыбается она. — Ефим