а потом и схожу, закрою. Ключи-то у меня имеются. Ну, так, на всякий случай. Ну, я сразу не сообразил городового позвать, мне и в голову прийти не могло, что туда кто-то забрался. Ну, мету я и опять голову поднимаю, а он лезет.

— Неужели лица не заметил?

— Богом клянусь, вот вам крест, ваше превосходительство, — дворник перекрестился здоровой рукой, — не разглядел я его. Так сразу и засвистел в свисток, а дальше — как на духу вам признался.

— Ладно, Василий, верю, но больше никому ни слова. Понял меня?

— Так точно, ваше превосходительство.

— Да что ты заладил: «превосходительство» да «превосходительство», — вспылил Филиппов, — я ещё из высокоблагородия не вышел.

Больше ничего нового узнать не удалось. Городовой прибежал на звук свистка довольно быстро, однако незнакомца не застал.

Дверь в квартиру фон Линдсберга вскрывать не пришлось: как и в прошлое посещение, открыли запасным ключом, взятым у дворника. Ничего не изменилось, только обнаружили бумагу, которую перед трагической гибелью писал архивариус Военно-медицинского управления, статский советник Варламеев, небрежно брошенные на стол несколько денежных купюр и нож со следами заскорузлой побуревшей крови.

«Я ужасно виноват перед тобой, любезный Карл, но со смертью нашего дорогого друга блекнет всякая повседневная суета. Как коротка жизнь, нет, прости, я не правильно выражаюсь. Как тонка нить, держащая эту жизнь. Одно движение — и вместе с густой алой кровью душа покидает бренное тело. Мне очень жаль нашего дорогого друга. У меня начинает саднить сердце при воспоминании о нём. Сколько дней мы шли плечо к плечу. И на тебе, между нами пустота. Пал один боец и теперь»

— Письмо на этом обрывается, — завершил Филиппов. — Теперь у нас убитых два человека, близко знавшие друг друга.

— Н-да, — Лунащук задрал голову вверх и смотрел в потолок. — Владимир Гаврилович, вы полагаете, что некий незнакомец устроил охоту на трёх приятелей?

— Вполне возможно.

— Таким образом, жизнь прапорщика фон Линдсберга находится в опасности?

— Если он ещё жив, — глухим голосом ответствовал начальник сыскной полиции. — Кунцевичу я отправил телеграмму, чтобы он как можно быстрее арестовал прапорщика.

— Зачем? — удивился Власков.

— Под нашей охраной он будет целей.

— Понимаю, — кивнул головой Николай Семёнович, но тут же добавил, подавшись вперёд: — А что тогда могут означать слова… Позволите? — Он поднялся и подошёл к столу Филиппова, последний протянул письмо. Власков пробежал глазами по строчкам. — Так… так… не то… а, вот здесь: «Как тонка нить, держащая эту жизнь. Одно движение — и вместе с густой алой кровью душа покидает бренное тело». Не об убийстве Варламеевым Власова идёт речь?

Лунащук поморщился и покачал головой, обратив взгляд к Владимиру Гавриловичу. Мол, с кем приходится работать, пусть бы бегал по столице за карманниками.

— Увы, любезный Николай Семёнович, — Владимир Гаврилович потеребил ус, — речь идёт всего лишь о философских размышлениях по поводу внезапного ухода из жизни, и к дознанию, боюсь, не имеет никакого отношения. Теперь о более важном. Константин Всеволодович и Пётр Назарович подтвердили, что наши убиенные лишены жизней именно этим ножом. Таким образом, орудие убийства, благодаря таинственному незнакомцу, скорее всего, причастному к делам нашего дознания, оказалось у нас в руках. Теперь он не стал таиться, а играет с нами в кошки-мышки. И самое главное — нам неизвестен мотив ненависти незнакомца к троице приятелей, из которых двое отправились на небеса, а судьба последнего пока не известна.

7

Кунцевичу было над чем поразмышлять. Прапорщик действительно приехал домой с повреждённой рукой. То, что он говорил доктору о компании кавалергардов и неудачной попытке воспользоваться острым палашом, может быть обычным враньём, а может и не быть. Для начала надо принять одну из версий за основу и искать её подтверждения или опровержения. Ассигнации, номера которых внёс в свою амбарную книгу убиенный Власов, тоже говорят не в пользу гвардейского офицера. Потом — из-за чего столь стремительный отъезд? Конечно, возможно совпадение, но возможен и расчёт. Пока суд да дело, полицейские гончими бегают по столице, лучше отсидеться в родных стенах, а там, глядишь, угаснет сыскной пыл.

Трудно заниматься дознанием в чужих краях, тем более таких, где установились свои взаимоотношения. Прибывшему из столицы улыбаются, говорят, что помогут всем, чем смогут, а за спиною держат кукиш и ничего не предпринимают. Но Кунцевичу всё-таки удалось узнать, что три дня тому какой-то приезжий (описывали его, между прочим, по-разному: то он высокий, то низкий, то упитанный, то худосочный, то с усами, то с бородой, словно не один незнакомец был, а целый десяток) встречался с прапорщиком, и с того дня никто младшего фон Линдсберга не видел. Создавалась странная ситуация. Затем пришла секретная телеграмма от Филиппова, посланная через полицейское управление шавельского отделения, в которой Владимир Гаврилович, не упоминая имён, информировал о смерти второго приятеля из компании. Статский советник Варламеев был убит тем же ножом, что и Власов. Убийца подбросил на квартиру гвардейского прапорщика ещё и деньги. Сам же младший фон Линдсберг мог бы попасть в свои хоромы через дверь. Хотел бы тайно — так проник бы ночью или в другое время без свидетелей, и в дверь, а не в окно. И если прав начальник сыскной полиции, то и Карл лежит сейчас где-нибудь в лесу, закопанный в землю или листья, с перерезанным горлом. Вполне возможно — ведь он исчез три дня тому и более его никто не встречал.

Мечислав Николаевич тяжело вздохнул: мол, приехал только для взятия под стражу господина прапорщика и сопровождения его в столицу, а нынче придётся заниматься поисками то ли живого, то ли, не дай бог, мёртвого.

8

— Владимир Гаврилович, обход и расспросы соседей ничего не дали, словно все в один миг ослепли. Ничего не видели, ничего не слышали, — докладывал Михаил Александрович.

— Стало быть, опять мы в начале пути, — подвёл итог Филиппов. — Хотя не совсем, — поправился начальник сыскной полиции. — Нам, господа, чтобы докопаться до мотива, которым руководствуется таинственный незнакомец, надо узнать, что, кроме приятельских отношений, объединяло нашу троицу.

— А разве этого мало? — спросил Власков.

— Немало, — ответил Лунащук, хотя вопрос предназначался Владимиру Гавриловичу, — но за этим приятельством скрывается что-то большее.

— Но что? — опять подал голос Николай Семёнович.

— Вот