Американская медицина промыла мозги. Он вышел побритый и тонкий.

В Штатах он посмотрел «Место прощания, изменить нельзя». Кусал локти. Умного Жигалова - следователя, сделав картину интеллигентной, сыграл Тихонов. Он, не меняя своей психофизики, менял интонации главного героя так, что на словах «Вор будет сидеть», у зала пробегал по спине холод и все понимали, что вор не будет сидеть, а будет лежать и мягко, но твердо добавлял «Я сказал». Органичнее он смотрелся и с Шарамовым. Все понимали, что Жигалов, это не просто жестокий человек изначально, а воспитавший в себе эту необходимую жесткость Шарамов.

Диалоги звучали по-другому. Великолепный Евстигонев, в роли Рученика, и Тихонов смотрелись великолепно. Не было крика и «взятия на голос». Тихонов произносил свои слова выверено, поднимая диалог да высокой игры ума.

В сцене с Бастрокиным Тихонов сыграл также интеллигентно. Жестко и тонко.

Он был и плачем, и судьей «Кольки» и «своим» для него человеком.

Фильм получился. Тихонову дали вторую звезду Героя Труда и Маришка присутствовала на награждении и банкете.

А Навлодский вернулся. Нищенствовать не мог. Работать там не мог. Воздух был другой, да и денег не платили. Правда, подлечился. Американцы промыли ему кровь. А безденежье мозги.

Уехала и Эллочка Мудачева. На руке, правда, не было молодого кавалера. Уехала она просто. Без шика. Говорят, вышла замуж за какого-то барона с замком на берегу реки Гря-аа-зи, в безвестной провинции Гаал-ки-ин. Союз не вспоминала.Вела себя скромно и тихо умерла через пять лет от глубокой ненависти. Ненависти и к своей Родине.

А жизнь наладилась. Место профессоров заняли доценты, место доцентов аспиранты. Выкрутились. Уехала шваль, шушера. Люди дела остались. Остался глава хирургического центра Лазарь Моисеевич Коган, остался известный дирижер Юрий Исаакович Башмет. Остались детские поэты Чуковский и Барто. Остался и Маршак. Он не уехал с белыми в двадцатых. Не уехал и теперь.

На Политбюро рассмотрели второй вопрос. Вопрос о земле. Земля это было то, ради чего крестьяне поддержали большевиков. И им ее дали. Кому два вершка, а кому и столько, сколько каждый мог по своим силам поднять.

Дали. Потом забрали. Потом из земли тянули соки, и мужик не мог приласкать землю в ответ. Не его он была. Да и сил не было у него.

И теперь, глядя в сводки, лежащие перед ними, руководители, многие сами вышедшие из деревни, видели неладное.

Богатейшая в мире страна закупает зерно. Закупает за золото и нефть, выкачанную из земли. Деньги идут в Канаду и США, а люди в своей стране нищают.

Было много не удобий, было миллионы гектаров земли, которые никто не любил и не обрабатывал.

Было много людей желавших трудиться.

Политбюро молчало. Выступил Брежнев. «Колхозы не распускать. Не удобья отдать. За зерно платить золотом. Один год по курсу. Как на Запад платим. Землю дать сейчас. Осенью посеять рожь успеют. К весне распашут и посеют пшеницу».

Это был ход сильный. Очень сильный ход. Но он вел к разрушению колхозов и Суслов, серый идеолог партии спросил: «А колхозом чем платить будем?».

Брежнев был готов: «Тоже золотом». Это был практически выстрел в упор.

Суслов тихо, шипяще спросил: «А золото где возьмем?». «У братских компартий, - спокойно ответил Леонид Ильич».

Все Политбюро наблюдало за этим поединком. Акционеры огромного общества «СССР» ждали его результата. Суслов покачнулся. Сел на стул. Мочевой пузырь, по-стариковски не выдержал. Но сегодня он был в подгузнике и продолжал.

«Это ревизионизм, - кинул он слово, по обвинению в котором расстреливали».

Воцарилась тишина. Брежнев достал том Ленина «Как перестать бояться буржуев и начать жить. Избранные работы по НЭП. Пять шагов к успеху». Том был свеженький, только что из типографии. «А вот те нет!» – и показал том Суслову. Это была победа. Суслов сел. Расслабил галстук. Тяжело задышал. Брежнев был человеком не злым. За дверьми дежурил врач. Суслова увезли в больницу. Через два месяца он выйдет из нее в другую страну. И уйдет на пенсию. Оставаясь акционером, он купит дом с закрытым бассейном в Крыму и проживет еще десять лет, наслаждаясь покоем и внуками. Газет он читать не будет. Ни до, ни после обеда.

Постановление Политбюро приняло единогласно. Оставалось еще два.

Первым было постановление о сокращении помощи Компартиям капиталистических и ряда развивающихся стран (практически всех). Возврата кредитов. А также усиления мер экономического сотрудничества с Северной Корей и Монголией. Кубу пока оставили.

Последнее было то, что Маришка прочтет в газете.

А Маришка, в конце газеты, в уголке, прочтет, что «С первого сентября 1978 года жителям сельской местности разрешается получать в долгосрочную аренду и постоянное (бессрочное) пользование земли сельхозназначения». Рядом шла еще одна маленькая заметка о закупочной цене на зерно. Цена на него указывалась в граммах золота по курсу Банка СССР. А курс был такой: 1 рубль равнялся 0,987 грамма.

Маришка отложила газету. В дверь позвонили. Няня гуляла, домработница отпросилась, и Маришка открыла сама. На пороге стояло два неулыбчивых человека в плащах. За ними стояло два человека в спецовке. «Маришка Богдановна Адаменкова? – спросили они. Она кивнула. Ударение поправлять не стала. Отодвинув ее, они достали телефонный аппарат. Сложили со столика газеты и разместили телефон рядом с городским. Люди в спецовках быстро пробурили стену японской (ниша!) дрелью дыру и проложили провода. Все это заняло десять минут. Люди в это время, провели по стенам какой-то непонятной штуковиной и удовлетворенно ждали. Подняли трубку, услышали ответ. Положили ее. Дали расписаться. Вежливо попрощались и ушли. Телефон был без кнопок, красивого, бежевого цвета. Маришка подняла трубку, и там раздался знакомый ей голос секретаря-референта Генерального. «Маришка Богдановна, я слушаю Вас. Телефон уже провели?».

Маришка положила трубку, перед этим вежливо поздоровавшись и ответив «Да».

Он поразмышляла. Взяла газету еще раз прочла первую страницу и нашла еще одно Постановление.

Вал звонков обрушился на нее. Звонила Галина, звонила Варечка, звонил Мартин и его жена, звонили сотни людей, у которых был ее номер. Бархатным голосом позвонил и поздравил Алиив.

Егор спал и она,