и поддержит руандийцев во время Великого поста в их приготовлениях к поминовению погибших и в ожидании Пасхи. Бесконечная любовь Бога, надежда, сострадание, прощение и примирение – это основополагающие ценности, которые я надеялся выразить.

Текст песни «Igisobanuro cy’Urupfu»

Припев: Смерть – это абсолютное зло, которое нас ведет к абсолютному добру.

1. Смерть – это дверь, которая ведет нас к создателю жизни. Но чтобы эта дверь открылась, всегда нужен глас Божий. На киньяруанда умереть – это значит ответить на зов Бога.

2. Смерть никогда не может быть благом. Жертвы геноцида, войны и мести, все те, кто умер по причине несчастных случаев и болезней, сейчас на небесах и молятся за нас.

3. Геноцид осиротил меня, но это не заставит меня забыть жертв насилия, которое не было геноцидом. Эти братья и сестры тоже люди, как и я. Я молюсь за них, сочувствую им, все мои мысли о них.

4. Гордость и любовь, проповедуемые мной, исходят не от мира сего. Я горжусь тем, что я человек. Пусть «Ndi umunyarwanda» («Я руандиец») начнется с «Ndi umuntu» («Я человек»).

5. Это искупление, это спасительный образ мыслей, это посох на моём пути. Я обрел его в христианской вере. Вера эта дополняет то, что я руандиец.

6. Смерть примиряет людей с их создателем. Также это возможность жить в вечном согласии в Любви Отца. Эта Любовь есть вкус моей жизни, это наша единственная надежда, это предназначение нашей жизни.

Прежде всего, я поручил членам моего фонда разместить видеоклип на нашем канале в YouTube и на нашем веб-сайте. Очень быстро видео разошлось по социальным сетям и по различным руандийским форумам, особенно среди политической оппозиции в изгнании. Тридцать тысяч просмотров на YouTube за неделю.

Многим руандийцам за пределами страны понравилось мое послание. Некоторые мои друзья из Брюсселя написали мне и поздравили.

Подруга хуту из Брюсселя, которая никогда со мной не контактировала с тех пор, как я вернулся в Руанду, написала мне на Фейсбуке, поблагодарила меня и предупредила, что песня определенно станет причиной проблем. Но я был всё-таки счастлив вновь обрести друзей из Брюсселя, контакты с которыми прервались после моего возвращения в страну.

Со стороны режима я был массово атакован, обвинен в отрицании геноцида и в разделении нации. На Интернет-форуме РПФ «Urubuga rw’intore» только и говорили, что о моей песне. Много критиковали второй куплет за то, что я сопоставил геноцид со смертями от других причин – от несчастных случаев и от болезней. Это назвали «минимизированием геноцида». Когда доходили до того места, где я говорил о смертях по причине мести, они вовсе становились безумными. «Кто мстил кому?» – лицемерно спрашивали они.

Они комментировали и критиковали третий куплет, говоря, что я косвенно обвиняю РПФ в совершении военных преступлений во время их наступлений до и после геноцида, и в преступлениях против человечности, которые я называю местью. Действительно, когда я писал этот куплет, я подразумевал также и жертв РПФ.

Что касается четвертого куплета, то все обвинили меня в том, что я посягнул на государственную программу «Ndi umumyarwanda», запущенную Президентом республики. Говоря «Ndi umunyarwanda», я действительно подразумевал эту дьявольскую программу, смысл которой заставить юных хуту, тех, кто родился после геноцида, просить прощения за то, что сделали их отцы и деды. Это государственная программа, которую я ненавижу больше всего на свете. Когда я пел, что «Ndi umunyarwanda» (Я руандиец) должна предваряться «Ndi umuntu» (Я человек), я хотел призвать к уважению прав человека и к тому, чтобы остановили убийства и похищения людей единственно из-за того, что их мнение отличается от мнения РПФ.

В марте для меня это превратилось в кошмар. Целыми днями мне звонили по телефону различные политические персоны, обвиняя меня в том, что я начал говорить на языке отрицания геноцида и ревизионизма. Министр культуры Протас Митали (один из немногих, кто сбежал из правительства) намеренно звонил мне весь день, чтобы оказать на меня давление. Я объяснил ему, что как христианский певец, я пытался научить прощению и истинному примирению. Но он настаивал на своем и говорил мне: «Да, но, пожалуйста, Кизито, сделай что-нибудь, потому что именно я рискую поплатиться из-за твоих проблем».

– Как же Вы рискуете поплатиться из-за моих проблем, господин Министр?

– Но они и на меня нападают, как на Министра культуры.

– Скажите им, что не Вы пишете мои песни… Всё-таки что же я могу сделать, чтоб помочь Вам, месье?

– Я не знаю, но я полагаю, что нужно попросить прощения.

– Попросить прощения? За что?

– Я не знаю… в СМИ…

В течение нескольких дней в середине марта я был предупрежден несколькими сообщениями, пришедшими от людей очень близких к режиму, что меня могли убить. Некоторые советовали мне покинуть страну, но, откровенно говоря, у меня не было желания. Хотя было опасно оставаться, я чувствовал, что моя страна – это мое место.

Глава Национальной комиссии по борьбе с геноцидом господин Жан де Дье Мукьо часто звонил мне и говорил, что я совершил большую ошибку. Заместитель по культуре Министра обороны майор Ньириманзи также звонил мне и говорил, что я преуменьшил значимость геноцида. Во время телефонного разговора я рассердился и сказал ему: «Месье, когда Вы обвиняете выжившего в геноциде в преуменьшении геноцида, Вы и есть тот, кто преуменьшает значение геноцида, поскольку геноцид не может быть важнее тех, кто выжил». Почему некоторые люди считают, что имеют монополию на патриотизм?

…

Для меня «патриотизм», если он, конечно, существует, это не власть и не сила, которая есть у страны, но это выбор посвятить свою жизнь службе своему Отечеству. Тот, кто думает, что военные любят свою страну больше, чем певец, который посвящает свои произведения делу примирения, смешит меня. Это так же, как считать, что священники и монахини служат Богу больше, чем женатые мужчины и женщины.

Можно служить стране различными способами, точно так же, как можно служить Богу различными способами.

Звонок, который меня более всего потревожил, был от главы CID (Департамента криминальных расследований), розыскной службы руандийской полиции. Теос Бадеге звонил мне много раз, спрашивая, что я хотел сказать теми или иными словами песни, и я ему ответил, что песня, между прочим, на киньяруанда, и что он понимает свой родной язык. Теос был давнишним семинаристом и верным католиком.

Когда мы говорили о смысле моей песни, мне казалось, что я его убеждаю. Но это не мешало ему перезванивать мне на следующий день,