Тузики неуверенно посмотрели на Торваля и, поймав его встречный взгляд, смущенно замялись.

— Я не пострадала! — наконец я смогла вклиниться во всеобщий разговор.

Тетушки облегченно выдохнули, тетя Гвен даже промокнула платочком щеки.

— Замечательно. Есть ли у вас еще претензии к моим людям? — спросил Виктор.

— Много, — сказала я, посмотрев на волков, и добавила: — Но — прощаю! Пожалуй, хорошая денежная компенсация, оговоренная с моим батюшкой, решит вопрос.

Пока Торваль соображал, как штраф сочетается с прощением, я подошла к седоусому и чинно спросила:

— Правильно понимаю, что вы закрываете дело, или все-таки выделите мне писца для заполнения списков претензий? Предупреждаю, особенно болезненно я восприняла удержание в одной камере с агрессивно настроенными волками. Вы хоть в курсе, сколько раз мне обещали показать дырку?

Полицейский побагровел и махнул рукой.

— Дело закрыто. Я вас вообще в своем участке не помню, мисс. И своим скажу, чтобы вас стороной обходили. Хоть вы обдерись.

Тетушки возмущенно закурлыкали и замотали веерами.

Через несколько минут я была свободна и шла к карете на улице. Но теперь на меня налетели родные, и я, признаться, даже начала подумывать об обратном побеге в участок.

— Как можно, Фира? Юная девушка! В полиции! Да еще не пострадавшая! Стыдно сказать — била мужчин!

Вот этот пассаж меня особенно удивил. То есть лучше бы меня обидели?

— А что мне оставалось делать? — мрачно сказала я, усаживаясь в карете на сиденье и аккуратно укладывая подол. — Ханна заманила меня в сад и заплатила волкам, чтобы меня… унизили. Я же Бизо, я должна была защититься.

Только-только успокоившийся папенька чуть не выпрыгнул из уже двигающейся кареты.

— Стоп-стоп, — удерживая его за фалду, сказала я, — все хорошо. Почти все виновные пострадали. Кроме Ханны.

— Ах, Ханна! — нежным голоском произнесла тетя Гвен.

— Ханна, — пропела тетя Клара и переглянулась с сестрой. — Детка, не беспокойся, теперь пострадают все. Тети тебя научат, как давать отпор, не попадая при этом в полицию.

Они обняли меня с двух сторон и ласково погладили мои ладони в перчатках, плотно сжатые в кулаки.

И вдруг меня отпустило. По щекам полились слезы. Как же я испугалась…

Я никогда не плакала на людях. На публике я сражалась, работала, держала удар, показывала класс и зарабатывала деньги. Плакала я всегда одна, в подушку, никого не пугая. Сильная Фира.

Во время событий в парке, даже находясь в полиции, ни на секунду я не позволяла себе расслабиться, испугаться. Невозможно контролировать ситуацию, если не умеешь контролировать себя. И я держалась, все больше туго закручиваясь, как пружина, делаясь жестче и непреклоннее.

Но вот отпустило, и я не сдержалась.

— Ханна сказала, что ее не тронут, — жаловалась я, шмыгая носом.

— Да, детка, это ужасно, — переживали тетушки, подсовывая огромный белоснежный платок.

— А меня, сказала, тронут, но потом деньгами откупятся. — Я утерла нос.

— Безобразие, — сказала Клара.

— Это нельзя спустить, — заговорил батюшка.

— Сука, — неожиданно присоединилась Гвен.

Мы на нее посмотрели, и она засмущалась.

В итоге к дому подъехали, вдоволь наобнимавшись и наплакавшись. Я даже подумала, что в этом мире вполне можно жить.

— В этой комнате нет ни одного артефакта, зато стены экранированы, — сказал Грэг, провожая нас с Виктором в обычную на вид гостиную.

Светло-зеленые стены, тяжелые многоярусные шторы, картины по стенам с изображениями батальных битв. Одна, особенно огромная, висела прямо над длинным обеденным столом.

На столе стояли тарелки с легкими закусками, кувшины с напитками. Бизо оказывали доброжелательный прием, даже если не совсем привечали гостя. Приличия есть приличия.

— Комната для семейных закрытых совещаний? — Виктор с видом знатока изучал интерьер.

— Когда-то да, — согласился Грэг. — Потом, по словам мистера Бизо, все не раз перестраивали и ремонтировали, поэтому тайно совещаться не рекомендую. У всего могут отрасти уши.

Практикант хмыкнул и подмигнул мне. Вот хитрый жук, за внешней простотой чего только не скрыто. Недаром батюшка принимает его в доме как родного.

Торваль недовольно повел бровью.

— Мисс Бизо, мы же договаривались — говорим наедине.

— Грэг сейчас уйдет, и в этой комнате никого, кроме нас, больше не будет, — сказала я. — Тихая речь тоже не будет услышана. А вот если я закричу…

Помощник мистера Бизо и мой друг, рыжий, совершенно не опасный на вид молодой человек, посмотрел Торвалю прямо в глаза.

— Я и мистер Бизо были против, но Фира дико упрямая. Говорит — слово дала. Знаете, как я уговорил учителя разрешить встречу в этой гостиной? Сказал, что вы приличный человек и я вам доверяю. Не подведите меня, консультирующий глава клана.

Он протянул Виктору руку, и тот с уважением пожал ее.

Смотря вслед рыжему, я еле сдерживала улыбку. Дело в том, что их разговор с батюшкой проходил при мне. И, насколько я помню, Грэг сказал:

— Если и будут оттуда нестись крики, то скорее мужские. Мисс, я вам лопату у стенки припас, знаю, вы ею неплохо владеете. И да, если что, идти буду не спеша, прям еле-еле бежать, можете на меня положиться.

Лопата сейчас скромно лежала в означенном месте, немного прикрытая поставленным перед ней стулом.

— Хорошая у вас семья, — неожиданно тепло сказал Торваль, — и друзья замечательные.

— Благодарю, это самое ценное в жизни. Присаживайтесь, в ногах правды нет.

Торваль моргнул, прислушиваясь к неизвестному выражению.

— Хотите перекусить? Легкого вина?

Я села на стул, налила себе из кувшина и подхватила печенье с тарелочки. Сидеть было не очень удобно.

Я впервые надела более молодежный вариант платья, как здесь носят почти все юные девушки, включая Ханну. С оборками впереди до колена и более пышным веером почти до земли сзади. Ходить в этом наряде оказалось исключительно удобно, а вот сидеть — как на хвосте павлина, еще нужно привыкнуть.

— Так о чем вы хотели меня попросить? — Я догадывалась, но предпочитала услышать просьбу из уст Виктора. Не стоит говорить за собеседника, пусть сначала он попросит, почувствует себя зависимым, а вы подумаете.

— Воздействуйте на меня, да посильнее, — проговорил мужчина. Его голос звучал несколько напряженно, но совершенно не просительно. Привычка командовать в этого мужлана въелась неистребимо.