Внутри мавзолей был величествен и великолепен. Гранитноенадгробие в центре, бронзовое, дивной работы ограждение, синие, жёлтые,ярко-красные каменные цветы, распустившиеся на стенах… Впечатлениеторжественности и призрачности бытия не нарушала даже деревянная лежанка вродепляжного топчана, убого притулившаяся в углу.

В целом усыпальница навевала мысль о прихожей, за которойоткрывается дорога если не в лучший мир, то уж явно — в иной…

А ещё внутри этой прихожей имелись привратники. Сгорбленный,седой как лунь старик и парнишка в очках, явно не боец. Один держал наперевеспалку, другой — медный ножичек для разрезания бумаги… Жалкая и смешная картина,но козлобородый и «сыновья» прошли слишком долгий путь, чтобы хоть с чем-тосчитаться. Миг — и парень беспомощно распростёрся на полу. Жалобно звякнул нож,отлетела в угол палка.

— Слово! — на давно забытом языке проговорилкозлобородый, и страшное остриё меча поплыло к старику. — Отдай мне Слово,и твой любимый ученик умрёт быстро. Не отдашь — и его предсмертные крики недадут тебе покоя даже после смерти…

Он сделал едва заметный знак, и один из его спутников началсостругивать парню ухо.

Кто сказал, будто очень острое лезвие режет без боли?..Раздался крик на пределе рвущихся связок.

Великолепная акустика мавзолея подхватила его, тысячекратноразмножила…

— Прекрати, — хрипло выдохнул старик. Всхлипнул,погасил в глазах ненависть. — Пусть будет так. Убейте его быстро, и яскажу Слово.

— Тай! — одобрил козлобородый, палач кивнул,лезвие опустилось парню на шею. По мраморному полу, быстро застывая, растекласьлипкая лужа.

— А теперь, — козлобородый посмотрел настарика, — говори.

Его меч подрагивал в воздухе, словно разъярённаяметаллическая кобра, готовая к броску…

И тут старик расхохотался. Громко и ненавидяще, глядя в лицокозлобородому страшно блестящими глазами. Говорят, слово может убивать, а ужсмех… Потом лицо старца исказила судорога, а с побелевших губ сорвалось жуткое:

— Мамира кабири барит китир сохн! Будь ты проклят…

— А-а вот, значит, как, — протянул козлобородый,хмыкнул и вдруг сделался презрительно спокоен. — Ну что ж…

Звонкая стремительная змея, наделённая собственной жизнью,ужалила старика прямо в сердце. Вырвался последний стон, мягко подогнулисьноги, начали разглаживаться черты…

Козлобородый присел рядом с телом, повернул его поудобней,примерился — и одним движением руки загнал точно в основание черепа вытащенныйоткуда-то гвоздь.

Гвоздь был внушительный, кроваво-ржавый, очень напоминающийжелезнодорожный костыль. Был он, видимо, не простой, потому что тело старикавздрогнуло. Раздался громкий хрип, зубы мертвеца судорожно клацнули, ипокойник начал вставать, словно его тянула вверх мощная невидимая рука. Вот онавздёрнула старика на ноги, тряхнула так, что открылись глаза, и козлобородый,не теряя ни минуты, заглянул в их мутнеющую глубину.

— Слово! Отдай мне Слово! Слово открой и покажи проход!Я повелеваю, покажи!

Голос, отточенный не хуже клинка, бил по ушам и связывалволю.

— Да, господин, да, — захрипел мертвец, вздрогнули трудно пошагал вперёд. — Да, господин, да.

Со стороны он напоминал персонажа третьеразрядного«ужастика» о живых мертвецах. Беда только, всё происходило не в заэкранномпространстве, а наяву.

Вот он дошаркал до гробницы, встал и дотронулся до ажурноймраморной розы.

— Альз! Альз! Альз!

Глухо щёлкнула секретная пружина, заработал невидимыймеханизм, и мраморная глыба с низким гулом отошла, открывая вход в чернеющуюнеизвестность. Вниз вела узкая каменная лестница, из бездонного прямоугольногопровала тянуло запахом тысячелетий…

Козлобородый не спеша подошёл, двумя пальцами извлёкчмокнувший гвоздь. Спрятал, не вытирая, переступил окончательно обмякшее тело ипервый начал спускаться в развёрстую преисподнюю.

— Тай! Тай!

«Сыновья» не мешкая последовали за ним, их фонари напоминалиморские прожектора, бьющие до горизонта. Шагали молча, след в след, напряжённовслушиваясь в темноту…

Узкая крутая лестница скоро закончилась, воздух сделалсяпарным, точно в бане, и впереди открылась просторная галерея, проложенная, есливерить рисункам на стенах, ещё во времена фараонов.

Это, несомненно, была часть какого-то древнего захоронениянаподобие Серапеума.[35] Восковые краски, неподвластныетысячелетиям, поражали воображение. Вот Его Величество Царь Правогласный —грозный, исполинского роста, в двойной короне Повелителя Обоих Миров,[36] окружённый дрессированными львами и прирученными грифами,выступает на врага во главе победоносного войска. Вот, сопровождаемый ручнымибабуинами, он отыскивает корень мандрагоры — символ счастья, жизни и чудесноговрачевания. А вот он спускает любимца, солнечно-рыжего камышового кота, нагусей дельты Нила, и это не просто охотничья сцена, ведь гуси суть образыповерженных врагов, быстротечно улетающего времени и даже злокозненныхпринципов косности материи. А вот…

…Тут послышалось злобное шипение, какой-то жуткийпохоронный свист — и сверху, из трещин потолка, на головы людям посыпалисьзмеи. Наводящие ужас египетские кобры, черношеи, рингхальсы,[37]гадюки всех мастей. Гибкие разноцветные тела, острые бороздчатые зубы…

Но козлобородый с «сыновьями» не боялись ядовитых укусов.

— Тай! Тай!

Они отмахивались от гадов, сбрасывали их с плеч, отшвыривалиногами… и неуклонно продвигались вперёд. Как знать, уж не причастились ли онитаинственного Змеиного камня, сделавшего страшные зубы для них не опаснеекомариных жал?..

Сопровождаемые ядовитой капелью, они свернули налево и шликоридором, пока не увидели перед собою тупик.

Змей здесь тоже хватало, к тому же действовали они не каждаясама но себе, а прямо-таки в боевых порядках. В высоких стойках, с грознымшипением, с широко разверстыми пастями…

— Тай! — взмахнул мечом козлобородый.

— Тай! — отозвались ничего не боявшиеся «сыновья».

Они не сводили глаз с глухого конца коридора, где проходзагораживала каменная стена. Полированный базальт чёрным зеркалом вспыхивал влучах фонарей, а по бокам стояли разноцветные столбы. Справа — кроваво-красный,увенчанный знаком Солнца, слева — иссиня-чёрный, поддерживающий символ луны.