Она устроилась на его коленях удобнее, так, будто это было самой обыденной вещью на свете. Всё, что окружало её, словно бы делало из Арины совсем другого человека. С иными потребностями и желаниями. Она вдруг поняла, что впервые за долгое время чувствует себя свободной. И также понимала, что уже забыла, каково это – не прятаться, не смиряться с чем-то. Не ожидать каждую секунду, что вот-вот случится неминуемое.

– Тогда вернёмся. Туда, где ты сможешь меня касаться везде. Не потому, что у тебя на это есть все права, а ещё и потому, что я хочу того же самого. И не только сегодня.

Она глубоко вдохнула пропитанный ароматом дыма воздух, будто собиралась сделать то, на что ей были необходима смелость, после чего сначала невесомо, а после – почти сразу углубляя поцелуй – прикоснулась губами к губам Королёва.

Это был первый раз, когда она настолько полно ощущала, каково это – целовать Романа. По-настоящему, без единого шанса сделать полноценный вдох. Каково это понимать, что не прошло и мгновения, как он перехватил инициативу, вторгаясь языком в её рот. И она отвечала ему так же – жадно, чувствуя, что сейчас, в эту самую минуту – он всё, что ей нужно. И жаждая ощущать то же самое в ответ.

С трудом разорвав, Арина чуть отстранилась, так и цепляясь за плечи Королёва, и выдохнула, едва сдерживаясь от того, чтобы не улыбаться:

– Теперь нам точно не удастся переубедить Тириль в том, что ты – мой муж.

– А я и не собираюсь ее переубеждать, – выдохнул Рома в губы Арины, снова касаясь их своими. Делая то, чего не позволял себе раньше, ставя бесполезные препоны на пути близости с этой женщиной, целовать которую оказалось так сладко и так пьяняще, что ощутил себя наркоманом, сорвавшимся с катушек, для которого даже пара секунд без ее вкуса на языке – дикая ломка. И ему было плевать, что на них наверняка смотрят. Ему было плевать, что о них подумают. Ему было плевать на все в этот момент, в котором существовала только Арина и ее слова: «хочу того же самого. И не только сегодня».

Ее простая фраза, означающая, что она с ним не только из-за договора и не только на время – окончательно и во мгновение ока обрушила все его защитные бастионы, что выстраивал вокруг себя годами. Годы попыток отгородиться от того, что причиняло в прошлом только боль, и всего пара секунд, чтобы сдаться в плен той, которой не мог противиться.

– Надеюсь, ты понимаешь, что сейчас сказала, – пробормотал Королёв, дразняще проводя по губам Арины языком, – потому что должен честно тебя предупредить: быть моей единственной не только сегодня – значит терпеть меня едва ли не до конца жизни. – Он смял в пальцах ткань ее длинной юбки, обнажая ноги едва не до бедер, и от шума крови в ушах почти окончательно забывая, что они находятся у всех на виду. Уткнувшись носом в ее шею, Роман почувствовал смесь ароматов дыма, духов и кожи Арины, странную и невыносимо дурманящую одновременно. Настолько, что готов был сейчас, кажется, на любую глупость. И все же желание оказаться там, где она будет принадлежать только ему одному, пересилила жажду, требующую мгновенного удовлетворения.

Путь до дома, занявший всего несколько минут, был полон тягуче-острого ожидания. До дрожи в пальцах от предвкушения того, что станет делать с Ариной всю эту ночь. Везде, как она того желала и как хотел он сам.

В комнате, которую до этого момента Роман занимал один, царила вечерняя прохлада. Она остро, сладко-болезненно контрастировала с его пылающей кожей, и дрожь нетерпения сменилась пульсацией, прокатившейся по всему телу.

Оказавшись в спальне, они не зажгли лампу, и теперь Роман видел Арину только в свете луны, пробивающемся через незашторенное окно. Несколько мгновений, наполненных лишь их дыханием и отдаленным гулом, в котором смешались шум моря, пение цикад и отголоски деревенской гулянки, они смотрели друг на друга, удерживаясь на тонкой ниточке самообладания, которая готова была оборваться в любой момент, превращая взаимное желание в почти звериный голод.

Со стороны деревни донеслась музыка, достаточно громкая для того, чтобы быть слышной даже здесь, в доме. Медленная и мелодичная, она рождала внутри желания, которых ещё недавно Королёв совсем не испытывал, а теперь вдруг ощутил, что хочет ещё немного растянуть этот момент предвкушения, в котором было так много всего, гораздо более ценного, чем просто соприкосновение двух тел.

– Танцуй для меня, – попросил Роман, безотрывно глядя на Арину. – Для меня одного. Сейчас.

Это была просьба. Не приказ, не указание, что делать дальше. Произнесённая хриплым голосом, она удивила Арину, но всего на несколько бесконечных мгновений. После удивление исчезло, замещаясь предвкушением – таким сладостно-острым, что казалось первое же прикосновение Романа отзовётся внутри чистым наслаждением. Но ведь он не собирался её касаться… пока. Значит, у неё есть несколько минут для того, чтобы справиться с возбуждением, что уже переливалось через край.

Она старательно гнала от себя мысли о том, что сказал ей Королёв.

«Быть моей единственной не только сегодня – значит терпеть меня едва ли не до конца жизни».

Ей просто нужно относиться к этому как к выдумке. Их общей фантазии, где есть одно желание на двоих стать единственными друг для друга до конца их существования. Потому что это не может быть правдой. Не может ею стать. Потому что всё совсем иначе – как бы сейчас, в данную минуту, ни хотелось иного.

И потому что она уже настолько глубоко погрузилась в это сладостное безумие, что расставаться с ним будет болезненным, едва ли не смертельным.

Но сейчас она не должна об этом думать, ведь ей хотелось совсем иного – раствориться в том, что составляло лишь их маленький мир. Арина физически чувствовала тишину и полумрак спальни, то самое безмолвие, которое не способны были заставить исчезнуть даже отголоски мелодии, льющейся с улицы. Потому что тишина, что окружала их, принадлежала только им двоим.

Арина мало что смыслила в танцах, особенно подобного рода, но ей хотелось попробовать. Только для него одного. Для мужчины, который неотрывно смотрел на неё, и ей желалось быть для него одной-единственной.

Она начала двигаться – сначала неспешно, будто бы несмело, но с каждой секундой чувствуя всё больше свободы. Прикрыла глаза, представляя, что во всём мире нет больше ничего и никого – ни людей на улице, ни необходимости уже завтра покинуть это место. И забыть о нём, словно о кратковременном сне.

Ей не хотелось думать, что она выглядит нелепо или смешно – Арина просто двигалась в такт медленной тягучей мелодии, жаждая в эти мгновения быть особенно красивой и желанной. И только для него.

Ткань длинной юбки то приподнималась, открывая ноги, то опускалась, пряча их от глаз Королёва. Арина, забывшись, провела ладонями по обтянутой блузкой груди, вздрагивая от острого ощущения, когда пальцы задели затвердевшие от возбуждения соски. Она не представляла сколько сможет сдерживать стоны, что едва не срывались с пересохших губ, потому что желание дарило ей почти непереносимую сладкую боль внизу живота.