Не договариваю, но по его глазам вижу – понял.

– Что, все так плохо?

– А вот это, – киваю на осаждающих псов, – похоже на хорошо? Или аномалии пространственные вокруг? А то ли еще будет!

Он мнется, не решаясь спросить, но, помолчав с минуту, будто в воду прыгает:

– А блондинка, которая с тобой была… она что, из этих?

– Типа того, – нехотя отвечаю я.

Говорить о Рите – последнее, чего бы мне хотелось, но чуткости в Родионе, кажется, не больше, чем в асфальтовом катке.

– А чего ж тебя тогда не трогала?

– Нужен был.

– А…

– Так, хватит! О ней больше говорить не буду, лады?

Он кивает. Слава богу, дошло!

– Что тут происходит, а? – меняет тему Родион.

– Зона происходит, – роняю двухпудовой гирей.

Он, кажется, ожидал услышать нечто подобное, так что даже не удивлен.

– Это как там, под Москвой? Или раньше на северах?

Подтверждаю его правоту угрюмым кивком и добавляю:

– Так что вляпались мы, считай, по самое не могу! А с идеями у меня, если честно, голяк.

Он умирал. Медленно холодели руки и ноги, утекали силы вместе с кровью из раны, мутилось в глазах и в голове. А в животе будто ярилась преисподняя. Ему казалось, что в его внутренности погрузила окровавленную морду гиена и смачно их пережевывает. Он почти слышал хруст и чавканье, хотя от боли мало что соображал. Его охватило иррациональное желание посмотреть на зверюгу, но сил не было даже оторвать затылок от земли.

Глупо… Черт, да просто дебильно! Пожалуй, тут можно даже на премию Дарвина претендовать. Он ведь почти ушел, почти вырвался. И откуда только появился этот псих с дробовиком? Хотя его реакцию отчасти можно было понять.

Беглец представил свой видок в средневековом костюме и засмеялся бы, не будь ему так больно и страшно. И меч еще этот… Зачем он держал его в руках? Ах да, эта долбаная дворняга, вылетевшая на него из подворотни и вцепившаяся в ногу. Ее пришлось огреть деревяшкой по голове. Но что стоило затем спрятать дрын в ножны? Может, тогда тот придурок не стал бы сразу палить…

Больно и холодно. Тело деревенеет. Зачем? Зачем он сюда поехал вообще? Будь проклят Вик со своей игрой! Давно пора перерасти это подростковое увлечение – ему двадцать четыре стукнет вот-вот… То есть могло бы стукнуть, если бы не этот тип. Невезение просто адское!

Господи, жить-то как хочется! Или не Господи. Кто угодно уже. Душу бы продал за спасение! Да только на такой товар фиг найдешь покупателя…

В этот самый момент на умирающего упала чья-то тень. Он попытался сфокусировать слезящиеся глаза. Получалось с трудом… Не может быть! Неужели глюки? Над ним стоял человек в длинном плаще с глубоким капюшоном. Монах?! Господи, только не это! Это ведь он все устроил там, в замке, а теперь пришел за ним, как за свидетелем! Нет, еще рано умирать! Не надо!

Человек в капюшоне склонился над умирающим.

– Вот и ты, – прозвучал скрипучий голос. – Как хорошо, что я тебя нашел!

Беглец попытался что-то сказать, но из горла вырвался лишь беспомощный хрип вперемешку с кровавыми пузырями.

– Тихо-тихо, – проговорил Монах. – Так ты еще умрешь ненароком, а нам этого не надо.

Он достал что-то из кармана плаща. Туман в глазах мешал разглядеть точно, но беглецу показалось, что это шприц. Шприц?! Лечить будет или…

– Не дергайся! – предупредил Монах, прижимая к земле левую руку умирающего. – Ты ведь хочешь жить, да?

Беглец отчаянно закивал бы, если б нашлись силы. Укола он почти не почувствовал, что неудивительно, ведь гиена продолжала грызть его потроха, нимало не смущаясь присутствием человека в капюшоне. Онемение начало расползаться от руки по всему телу, которое довольно быстро утрачивало чувствительность. Это было весьма кстати – ведь терпеть адскую боль у него уже не было сил, а заморозка милосердно уменьшала его муки: вначале боль стала тупой и нудной, затем ноющей, пока не утихла совсем. Перед глазами умирающего так и вставал безумный образ: гиена нажралась наконец до отвала, вынула морду из его живота и, недовольно рыкнув на Монаха, не спеша потрусила прочь. Что за люди – поесть не дадут!

Беглец попытался поднять голову, но шея не гнулась от слова «совсем». Впрочем, не слушались и никакие другие мышцы, кроме глазных. Тело казалось хорошо промороженной деревянной колодой. Правда, улучшилось зрение.

Монах поднял руку так, будто посмотрел на часы. Затем достал диктофон и заговорил:

– Двадцатое августа, девятнадцать тридцать. Лесногорск. Пациент ноль – молодой человек лет двадцати пяти. Серьезно ранен в живот, скорее всего из дробовика. Также присутствует отметина на бедре, похожая на довольно свежий собачий укус. В ране на животе начался сепсис. Предполагаемое время наступления смерти – через два часа. Пациенту ноль введена первая доза экспериментальной сыворотки образца «А», пять миллилитров. Эмпатическое взаимодействие с пациентом позволяет определить снижение болевого синдрома и общий паралич примерно восьмидесяти процентов мышц. Одновременно отмечено начало бурного регенерационного процесса, по завершении которого будет произведено необходимое псионическое воздействие, и пациент ноль вернется в город для выполнения дальнейшей программы исследований. За ним будет установлено дистанционное наблюдение.

Спрятав диктофон, Монах опустился на корточки рядом с беглецом, и создалось впечатление, что пустота под капюшоном оценивающе уставилась в лицо «пациенту ноль».

– Нуте-с, и как мы теперь себя чувствуем?

Я бегу по коридорам замка. Дыхания не хватает, в боку колет, мышцы ног в предсудорожном состоянии, и силы кончаются. Но страх подгоняет. Дикий, иррациональный. Он как чудовищное безликое нечто… Нельзя позволить ему меня настичь, иначе… Я не знаю, что иначе, но боюсь этого до одури и даже под ноги не смотрю. Расплата за последнее наступает быстро – нога цепляется за порог, и я падаю на каменный пол. Из меня вышибает остатки дыхания, локти, ребра и колени беззвучно вопят от сильной боли, так как им досталось больше всего. Мой шикарный костюм принца Викто́ра, разорванный уже во многих местах, постепенно превращается в лохмотья. Но мне все равно. Скажи мне кто еще месяц назад, что я буду так наплевательски относиться к своему игровому облачению, я бы только усмехнулся. Но сейчас есть проблемы посерьезнее.

С трудом поднимаюсь на ноги, сопровождая этот процесс сиплыми ругательствами, и тут же замираю, разом забыв и о преследующем меня ужасе, и о собственной боли. За углом на полу кто-то лежит. Женщина. Я вижу только ее ноги, но узнаю сразу. Кейт! Ее облачение хранительницы трудно с чем-то спутать. Боже, только не это!

Меня буквально швыряет вперед, к ней. В голове вибрирует скороговоркой: «Нет-нет-нет, пожалуйста-пожалуйста!!» Почти падаю рядом с ней на колени. Хватаю за руку. Теплая! И пульс прощупывается!