странный сон. В нем она проснулась в палатке, но вокруг сгущались черные тени. Они не были похожи на обычные сумерки, и даже в самый темный час перед рассветом было светлее, чем в ту минуту, когда она открыла глаза.

Сперва Талила ничего не понимала и не видела, но спустя время смогла рассмотреть очертания той самой палатки, в которой она заснула. Смутно она даже разглядела силуэт Клятвопреступника справа от себя. По земле стелился туман, только он был черного цвета, плотный и вязкий, как густая жидкость, поглощая всё на своём пути. И таким непроницаемым, что она не видела собственного футона.

Темнота казалась живой, она шевелилась, пытаясь проникнуть в ее разум. Талила слышала шорохи, невидимые руки тянулись к ней, но не касались. Шелест голосов, переплетающихся друг с другом, был невыносимо громким. Он становился всё сильнее, пока не сливался в один единственный, мощный, почти физический звук, который эхом отзывался в ее голове.

— Он спит, — прошептали тени, их слова рвались из тумана, и она не могла понять, откуда они исходят. — Возьми кинжал.

Талила почувствовала холод в пальцах, словно кинжал уже был у неё в руках. Сердце билось в груди, но она ощущала лишь собственное бессилие. И слабость.

— Ты знаешь, что нужно сделать, — снова прошептали тени. — Возьми его и освободись.

Талила встала, пошатываясь, и сделала шаг. Она не боялась разбудить Клятвопреступника. Она знала, что он не проснется.

Ее руки потянулись к ножнам, которые лежали рядом с другой стороны его футона, и для этого ей пришлось перегнуться через мужа. Она задела его грудь своей длинной косой, но он даже не пошевелился. Не сбился с дыхания, не дернулся.

Рукоять идеально легла ей в ладонь. Но тяжесть кинжала ощущалась как нечто знакомое и чуждое одновременно.

Сжав кинжал, Талила сидела на коленях, не в силах отвести взгляда от Клятвопреступника. Он спал. Лицо его было расслаблено, глаза закрыты — так, как не бывает у тех, кто всегда готов к битве, всегда настороже. В его сне не было тревоги.

Он лежал на спине, и Талила наблюдала, как его широкая грудь с твердыми, хорошо очерченными мышцами медленно и размеренно вздымается с каждым вдохом. Ее взгляд, неспешно скользя по его телу, задержался на плечах и руках с заметными следами многих сражений.

Талила почувствовала, как ее собственное дыхание замедляется, как тяжесть кинжала в руке становится невыносимой.

Ей пришлось еще крепче сжать рукоять. Она колебалась, хотя сама не могла понять, почему.

— Убей его и станешь свободной, — прошептали тени.

Талила приблизила кинжал к горлу мужа. Мельчайший жест — и все закончится.

Она до хруста стиснула челюсть. Она должна была сделать это.

Тени были правы. Тысячу раз правы.

Но она никак не могла себя заставить.

И в то мгновение Мамору открыл глаза.

Глава 9

Талила вздрогнула и отшатнулась, едва не выронив кинжал. Но он мертвой схваткой стиснул ее запястье и надавил лезвием себе на шею так, что остался тонкий порез, и на белоснежной коже выступила алая кровь.

В тот миг раздался нечеловеческий крик, больше похожий на вопль безумного зверя. Клятвопреступник резко вскочил на ноги, откинув ее в сторону, словно бумажную куклу, схватил катану, которую все это время сжимал под футоном, и бросился из палатки прочь, сорвав полог.

Талила ошеломленно моргала. Тени исчезли, как и темнота, словно их никогда не было. она подумала бы, что ей все привиделось, но совершенно точно еще несколько мгновений назад она сидела подле мужа, приставив лезвие к его горлу, а в ушах у нее набатом билось: убей, убей, убей.

Она подобрала с земли кинжал и выбежала следом за Мамору.

Лагерь стремительно просыпался. Кто-то гудел в рог, а по правую руку от нее образовалось столпотворение. С той же стороны доносился злой голос Клятвопреступника, который раздавал короткие, отрывистые приказы.

Не поколебавшись ни мгновения, Талила бросилась туда.

Первым она увидела Такахиро. У него была ранена рука, но самурай казался довольным. Подле его ног на земле валялся мужчина в темной одежде. До боли напоминавшую ту, которую носили убийцы Сёдзан, проникшие в покои Клятвопреступника во дворце.

Магия теней!

Мамору стоял напротив и брезгливо смотрел на несостоявшегося убийцу. Вокруг него один за другим вырастали хмурые, мрачные воины. Но далеко не все, кто был с ними в отряде. Многие предпочитали держаться чуть поодаль. Они наблюдали за происходящим со стороны, с интересом людей, которым было всё равно, чем это закончится.

— Кто тебя нанял? — спросил Мамору и, повинуясь его кивку, несколько самураев перевернули убийцу на спину.

Талила увидела его лицо. Ничем не примечательное, не выделяющееся из толпы.

Идеальное лицо убийцы.

Сейчас оно было разбито и искривлено гримасой: кажется, Такахиро не пожалел для него ударов.

— Убей меня сразу, — прохрипел тот. — Я ничего тебе не скажу.

Клятвопреступник сощурился. А потом вдруг выцепил ее взглядом из толпы и взмахнул ладонью, и Талила молча подчинилась, подошла к нему.

Когда убийца на земле увидел ее, гримаса на его лице сделалась еще страшнее. Он повернул голову, чтобы сплюнуть кровь и осколки двух выбитых зубов.

— Он ехал с нами из Императорского дворца! — выкрикнули из толпы. — Господин, он ехал рядом со мной, но, клянусь, я ничего не знал! — вперед ступил кто-то из самураев.

Он опустился на одно колено, склонил голову и сложил руки в традиционном жесте: кулак правой упирался в раскрытую ладонь левой.

Мамору мазнул по нему взглядом и едва заметно кивнул. Все его внимание было приковано к распростёршемуся в его ногах человеку.

— Убить меня руками моей жены... — процедил он сквозь зубы.

Мужчина попытался поднять голову, но не смог.

— Расскажи мне, — коротко бросил Клятвопреступник, ни на мгновение не изменив позы, в которой стоял. — У тебя был план. У вас был план. Кто твой хозяин?

Мужчина закашлялся, в его взгляде мелькнуло что-то, похожее на страх, но он тут же попытался спрятать это за усмешкой. Она вышла слабой и жалкой.

Талила с трудом сглотнула.

— Не все тебе побеждать, — прохрипел убийца, вытирая рукой кровь, стекавшую на губы. — Однажды кто-то... окажется сильнее... Ты не неуязвим... и пророчество будет исполнено...

В глазах Мамору блеснул гнев такой силы, что воздух вокруг него наэлектризовался, словно от удара молнии. Он склонился ниже, так что его лицо оказалось всего