— Я надеюсь, что к середине января смогу уходить по берегуна юг на четверть мили.

Илзе присвистнула.

— На четверть мили туда и обратно! Я покачал головой.

— Нет, нет. Только туда. Обратно собираюсь долететь. Какпланер. — И я поднял руку, показывая, как буду планировать.

Илзе фыркнула, повернулась, чтобы пойти к дому,остановилась, потому что на юге что-то сверкнуло. Раз, другой. И на берегутемнели две точки.

— Люди. — Илзе прикрыла глаза ладонью.

— Мои соседи. На текущий момент мои единственные соседи. Такя, во всяком случае, думаю.

— Ты с ними встречался?

— Нет. Я знаю, что это мужчина и женщина в инвалидномкресле. Если не ошибаюсь, обычно она завтракает на берегу. А блестит поднос.

— Тебе следует купить гольф-кар. Тогда сможешь подъехать кним и поздороваться.

— Со временем я собираюсь дойти до них и поздороваться.Никаких гольф-каров. Доктор Кеймен велел намечать цели. Вот я их и намечаю.

— Папуля, когда речь идёт о целях, тебе не нужны советымозгоправа. — Илзе всё смотрела на юг. — Из какого они дома? Того большого, чтовыглядит, будто ранчо из вестерна?

— Я в этом почти уверен.

— И больше здесь никто не живёт?

— Сейчас нет. Джек говорит, что некоторые дома арендуют вянваре и феврале, но сейчас, полагаю, здесь только они и я. А остальная частьострова — сплошная ботаническая порнография. Озверевшие растения.

— Господи, а почему?

— Не имею ни малейшего понятия. Я собирался это выяснить —во всяком случае, собирался попытаться, — но пока всё ещё учусь твёрдо стоятьна ногах. В прямом, а не в переносном смысле.

Мы уже возвращались к дому.

— Почти пустой остров под солнцем, — прервала паузу Илзе. —Что-то за этим кроется. Должно крыться, ты согласен?

— Да, — кивнул я. — Джек Кантори предлагал навести справки,но я попросил его не беспокоиться. Подумал, что и сам могу это сделать.

Я схватил костыль, вставил руку в две стальные скобы(приятно, знаете ли, после того, как какое-то время проведёшь на берегу без«канадки») и захромал по уходящей к двери дорожке.

Заметил, что иду один. Остановился, оглянулся. Илзе смотрелана юг, прикрывая рукой глаза.

— Идёшь, милая?

— Да. — На берегу снова что-то сверкнуло. Поднос длязавтрака. Или кофейник. — Может, они знают, в чём дело? — Илзе догнала меня.

— Возможно.

Она указала на дорогу.

— А дорога? Куда она ведёт?

— Не знаю.

— Не хочешь проехать по ней после ленча и выяснить?

— Ты готова пилотировать «шеви-малибу» от «Херца»?

— Конечно! — Она упёрлась руками в узкие бёдра, притворносплюнула и продолжила на южный манер, растягивая слова: — Я буду вестима-ашину, пока-а не упрусь в конец дороги.

Но мы и близко не подобрались к концу Дьюма-роуд. Во всякомслучае, в тот день. Наш бросок на юг начался хорошо, но закончился хуже некуда.

Отъезжая, мы оба прекрасно себя чувствовали. Я полежал час,выпил послеполуденную таблетку оксиконтина. Дочь переоделась в шорты и топик, идолго смеялась, когда я настоял на том, чтобы намазать ей нос цинковымибелилами.

— Клоун Бобо, — заявила Илзе, глядя на себя в зеркало.

Она пребывала в превосходном настроении, я же посленесчастного случая никогда ещё так не радовался жизни, поэтому произошедшее снами в тот день стало полнейшей неожиданностью. Илзе во всём винила ленч,может, майонез в салате с тунцом, и я с ней не спорил, но не думаю, что причинакрылась в испортившемся майонезе. Скорее, в дурном заклятии.

Дорога была узкой, в ухабах и выбоинах. И пока не нырнула вгустые джунгли, занимавшие большую часть острова, её то и дело перегораживалидюны из песка цвета кости, который ветром нанесло с берега. Арендованный «шеви»играючи перепрыгивал через большинство из них, но когда дорога свернула чутьближе к воде (перед самой гасиендой, которую Уайрман называл «Palacio deAsesinos»[38]), наносы стали выше и толще, так что колёса уже увязали в них, ане перепрыгивали. Но Илзе училась водить автомобиль в снежной стране, поэтомууправлялась без жалоб и комментариев.

Дома между «Розовой громадой» и «Дворцом» построили в стиле,который я называл «Флоридский пастельно-отвратительный». Все окна были закрытыставнями, большинство подъездных дорожек — перегорожено воротами. В одном домеворота заменяли козлы для пилки дров, в количестве двух штук, с выцветшимпредупреждением: «ЗЛЫЕ СОБАКИ ЗЛЫЕ СОБАКИ». За домом со злыми собакаминачинался участок, на котором высилась гасиенда. Его огораживала десятифутоваяоштукатуренная стена с оранжевой черепицей поверху. Куда больше такой жечерепицы (крыша гасиенды) скосами и углами оранжевело на фоне бездонного синегонеба.

— Кучеряво! — воскликнула Илзе (должно быть, позаимствовалау своего баптистского бойфренда). — Прямо-таки поместье в Беверли-Хиллз.

Стена тянулась вдоль дороги как минимум ярдов восемьдесят.Мы не увидели ни единого щита с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».Размерами она однозначно выражала отношение владельца участка к коммивояжёрам имормонским проповедникам. В середине стены находились железные ворота. Ихполовинки были приоткрыты, а между ними сидела…

— Это она, — пробормотал я. — Женщина с берега. Сраньгосподня! Да это же Невеста крёстного отца.

— Папуля! — Илзе рассмеялась, шокированная моими словами.

В инвалидном кресле сидела глубокая старуха, летвосьмидесяти пяти, а то и старше. На хромированных подставках для ног стоялиогромные голубые кеды «конверс». Хотя температура воздуха чуть недотягивала додвадцати пяти градусов, женщина была в спортивном костюме. В одной шишковатойруке дымилась сигарета. Соломенную шляпу я видел во время прогулок по берегу,но не представлял себе, какая она огромная — не шляпа, а потрёпанное сомбреро.И сходство с Марлоном Брандо в конце фильма «Крёстный отец» (когда он играл свнуком в саду) не вызывало ни малейших сомнений. Что-то лежало у неё наколенях… вроде бы не пистолет.

Илзе и я помахали ей рукой. Какие-то мгновения она сидела нешевелясь, потом подняла одну руку в индейском приветствии, и её рот растянулсяв лучезарной и практически беззубой улыбке. Тысячи морщинок, избороздившихлицо, превратили старуху в добрую колдунью. Я даже мельком не взглянул на дом унеё за спиной. Мне хватило её неожиданного появления, модной синей обувки,множества морщинок и…