Скрипнула половица. Тихие шаги. В комнату тихо как кошка кто-то вошел. Медленно облокотился о край кровати и навис над Ириной.

Девушка открыла глаза. На нее смотрел Макс. Оба молчали. Она смотрела на него, не понимая, чего он хочет.

Макс спокойно лег рядом, не отрывая взгляда от ее лица. Кончиками пальцев провел по мягким волосам. Затем коснулся щеки и остановился на губах.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Наверное, если бы Ирина закрыла глаза, то он поцеловал бы ее.

Она взяла его руку и убрала со своего лица. Столько нежности в его взгляде и немая мольба − все было слишком неожиданным и одновременно пугающим.

– Макс, я тебя очень прошу.

– Да, я на все согласен, − прошептал он одними губами.

– Больше никогда не прикасайся ко мне.

Она смотрела на него с некоторой холодностью. То притяжение, что между ними возникло, вмиг растаяло.

Даже сложно представить, как трудно ему было от нее оторваться. Макс отстранился от нее:

– Ты не хочешь этого?

– Я хочу, чтобы именно ты ко мне не прикасался. Будь для меня тем, кем являешься. Не больше и не меньше.

Макс поднялся с кровати и направился к выходу. Прежде чем выйти, застыл на мгновение и спросил:

– Долго еще будешь беречь свою девственность?

– Убирайся прочь, – она запустила ему в спину подушкой, − превратись в кота, и чтоб я тебя не видела. Мерзавец!

Он с грохотом захлопнул за собой дверь.

Всю неделю по дому бегал черный кот. Один раз даже Петр Васильевич едва не наступил на него.

– Ирина, неужели ты решила обзавестись таким жутким животным?

– Отчего жутким? Что в нем такого? Кот как кот!

– Ну, он такой огромный и глаза у него какие-то человеческие. С багровым оттенком. Может он болеет чем?

– Нет, − Ирина рассмеялась, − просто он старый. Не обращайте на него внимания. Пусть бегает. Главное, что нам не мешает и не мяукает.

– Это точно.

Петр Васильевич потянулся в кресле. У него было отличное настроение. Сегодня он наконец закончил работу над еще одним треком.

Ирина протянула ему кружку с горячим кофе. Ноздри защекотал волшебный аромат:

– О, спасибо!

– Да, кстати, чуть не забыла, я сейчас.

Ирина вышла из студии, а когда вернулась, то держала в руках черно-белую виниловую пластинку.

– Вот, это вам подарочек.

– Что это?

– Это пластинка восемьдесят девятого года. Мой отец сохранил ее в своей коллекции. Просил передать в качестве комплимента. Хотя, наверное, у вас уже есть такая.

– Ну-ка, ну-ка!

Петр поставил чашку на стол и, поправив очки, взглянул на пластинку.

– Это просто потрясающе. Надо же, как хорошо сохранилась.

Он вытащил пластинку и бережно оглядел черную поверхность.

– Настоящий винил.

– Да, мой отец поклонник винила. Все мое детство я слушала музыку на вот таких пластинках.

Петр Васильевич был приятно удивлен. Читая надписи, он поделился своими воспоминаниями:

– Да, эту пластинку мы долго записывали. Помню, как с ребятами закрылись в своем гараже вместе с пятью ящиками водки. Писали этот альбом, как сумасшедшие, столько выпито бутылок, мама не горюй!

– Мой отец был очень большим поклонником вашей группы. Говорит, что даже на стадионах не было места. Люди висели на воротах.

– Да, − он кивнул. − Было такое дело! Сейчас, конечно, трудно себе представить такое, но это было. Ты знаешь, всему свое время. Тогда это было нужно мне, моим ребятам, фанатам и поклонникам. Сейчас прошло. Но и время пришло другое. Другие кумиры, песни и публика. Я ни о чем не жалею.

В комнату вошел черный кот. Несколько секунд смотрел на хозяйку, затем запрыгнул на тумбочку у двери. Ирина поджала губы. Надо же, даже сейчас этот мерзавец ее контролирует.

– Петр, как вы думаете, моя музыка нужна людям?

Он удивленно вскинул брови:

– Обязательно!

Эти слова ее не удовлетворили. Тогда Петр продолжил:

– Если бы твоя музыка была не нужна, то ее никто не стал бы слушать. Поверь моему опыту.

– Можно нескромный вопрос?

Петр Васильевич взял в руку чашку кофе. Сделал глоток и наконец кивнул:

– Спрашивай.

– Что такой человек как вы, я имею в виду профессионал и легенда, делает с такой легкомысленной певицей, как я?

Несколько минут Петр молча пил кофе. Только после того как положил пластинку на стол, повернулся и ответил:

– Ты знаешь, мы с тобой чем-то похожи. Когда я начинал, то никому не был интересен. Что-то тренькал на своей гитаре. Мои одноклассники ходили на дискотеки, тискали девчонок, а я в это время сочинял очередной «шедевр». Надо мной даже смеялись. Не верили.

– Да, у меня было нечто подобное, − она улыбнулась.

– Когда окончил армию, то уже точно знал, кем хочу стать. Но как ты понимаешь, никто не хотел связываться с никому не известным музыкантом. Это было неинтересно. Тогда вместо того чтобы опустить руки и переключиться, я написал пару песен и сложил собственную группу. Мы тогда все свято верили в успех. Это сейчас ты знаешь, что все у нас получилось, а тогда…! Многие стали подумывать, чтобы сменить репертуар.

Он допил свой кофе:

– Сейчас, когда признание и слава были в моей жизни, когда я получил все, о чем мечтал, то совершенно откровенно могу тебе ответить: я счастлив от того, что могу заниматься тем, чем хочу. Главное для меня и по сей день − это музыка. Только без сцены и полных стадионов поклонников. Я пишу музыку от души и сердца, и это не частушки-однодневки. Спел и забыл. Это музыка от сердца – выстраданная и наполненная смыслом. Сейчас это студийная работа, и она мне нравится. Я ощущаю себя творцом. Это меня полностью устраивает.

Ирина не знала, что сказать. Это было так просто и одновременно сложно для ее понимания, что она вдруг спросила:

– Неужели вам не хочется снова выйти на сцену тем же составом, что и много лет назад? Ощутить эту энергетику? Вспомнить все снова?

– Отчего же, − он мягко улыбнулся, − очень даже хочется. Но только кому это нужно? Я не уверен, что кто-то еще помнит нашу группу и придет на концерт. Всего лишь мечта. Пусть ею и остается.

Пожав плечами, Ирина забрала из его рук пустую чашку. Нужно было помыть посуду и немного отвлечься от музыки. Подумать над этим разговором.