– Мне всегда казалось, что лисий хвост нервы успокаивает, –продолжал Хью. – Именно успокаивает, так мы тогда говорили, а не то, что теперьстализиби… стазилиби… ста-би-ли-зи-ру-ет – вот, тьфу, черт, не выговорить, нето что понять. А вы понимаете?

Но хозяин Нужных Вещей все так же стоял и смотрел своимииндейскими глазищами поверх перьевой метелки.

– Ну все равно, это неважно, я хочу его купить. Продадите?

– Безусловно, – сказал Лилэнд Гонт в третий раз. Хьюпочувствовал облегчение и внезапное необъяснимое счастье. Он вдруг решил, чтовсе будет очень хорошо – все. Мысль представлялась невероятной – он был долженвсем и каждому в Касл Рок и еще в трех соседних городках, последние полгода онбыл на грани потери работы, его «бьюик» ездил на одном честном слове – но мысльказалась вполне реальной.

– Сколько? – спросил Хью. У него в голове пронеслось отчаянноепредположение, что он просто не сможет оплатить такую шикарную вещь, и возниклосостояние, близкое к панике. Что если так случится? А вдруг еще хуже – он втечение завтрашнего дня наберет денег, а этот парень уже продаст хвост.

– Ну что ж, это зависит…

– От чего это зависит?

– От того, сколько вы намерены за него заплатить.

Словно во сне Хью вытащил из заднего кармана потрепанныйбумажник.

– Убери его, Хью.

Разве я называл свое имя?

Хью не помнил, чтобы представлялся, но бумажник послушновернул на место.

– Выверни свои карманы, прямо сюда, на эту стойку.

И снова Хью сделал, как ему велели. Выложил перочинный нож,рулон папиросной бумаги, зажигалку и огромную сумму приблизительно в полторадоллара мелочью, обсыпанной табачными крошками.

Монетки звякнули упав на стекло.

Человек наклонился и пристально изучил образовавшуюся кучку.

– Я, думаю, этого достаточно, – сказал он наконец, ипрошелся по кучке метелкой. Когда он ее убрал, нож, папиросная бумага изажигалка остались на месте, а мелочь исчезла.

Хью смотрел на все это без всякого удивления. Он оставалсястоять безмолвно и неподвижно, словно детская игрушка, у которой иссяклибатарейки, а хозяин магазина направился к витрине и, вернувшись с лисьимхвостом, положил его настойку рядом с кучкой жалкого имущества Хью.

Он медленно протянул руку и погладил хвост. Он был холодныйна ощупь и густой, от него сыпались искры статического электричества. Гладитьего было все равно, что гладить ночное звездное осеннее небо.

– Красивый? – спросил Гонт.

– Очень. – Голос Хью как будто доносился издалека. Он хотелзабрать хвост.

– Не трогай, – резко приказал Гонт, и рука Хью мгновенноупала. Он смотрел на Гонта с такой глубокой обидой, что она скорее походила нагоре.

– Мы еще не до конца рассчитались.

– Да, – согласился Хью и снова потянулся за бумажником. Япод гипнозом, думал он, будь я проклят, если этот тип не загипнотизировал меня,но все равно это очень приятно… как ни странно.

Рука его тянулась к карману медленно, как это бывает подводой.

– Оставь в покое свой бумажник, кретин, – нетерпеливопроизнес мистер Гонт и отложил метелку в сторону. И снова рука Хью бессильноповисла.

– Почему люди считают, что ответы на все вопросы таятся вбумажниках?

– голос Гонта звучал раздраженно.

– Не знаю, – ответил Хью. На самом деле он никогда незадумывался над этим. – Но это и вправду глупо.

– Хуже, – рявкнул Гонт. Голос его слегка дрожал как учеловека, который устал или сердится. Он и в самом деле устал: день был длинныйи утомительный. Многое сделано, но работа еще только в самом начале. – Этохуже, чем глупо, это преступно! Знаешь, Хью, мир полон нищих, которые неподозревают, что все вокруг них идет на продажу… если только ты готов заплатитьсполна. Они следуют привычному порядку и тешат себя собственной гордостью инепродажностью. А такая гордость – самообман, Хью, самообман, не стоящийвыеденного яйца.

– Яйца… – эхом отозвался Хью.

– За то, что людям действительно необходимо, деньгамирасплачиваться нельзя. Самый толстый бумажник в этом городе не стоит капли потаиз-под мышки рабочего человека. Бумажник! Какая чушь! А души? Души, Хью? Еслибы у меня был всего лишь гривенник, веря каждому на слово, кто готов продатьдушу за то-то и то-то, я бы уже давно купил Импайр Стэйт Билдинг. – Он подалсявперед, и губы его искривились в хищной усмешке, обнажив желтые кривые зубы. –Скажи мне, Хью, что бы я, клянусь всем живым, ползающим под землей, делал ствоей душой?

– Ничего, наверное, – голос его по-прежнему доносилсяиздалека, как будто из глубины огромной темной пещеры.

– Мне, думается, твоя душа, Хью, теперь не в самой лучшейформе.

Мистер Гонт внезапно успокоился и выпрямился.

– Хватит лжи и полуправды, Хью, тебе знакома женщина поимени Нетти Кобб?

– Дурочка Нетти? Все в городе знают дурочку Нетти. Она убиласвоего мужа.

– Так говорят. А теперь послушай меня, Хью, и слушайвнимательно. И тогда ты сможешь забрать свой лисий хвост и отправиться домой.

Святоша Хью слушал очень внимательно. На улице уже шелсильный дождь и свистел ветер.

8

– Брайан! – резко окликнула мисс Рэтклифф. – Брайан Раск!Ну, я от тебя этого не ожидала. Подойди-ка сюда! Быстро!

Он сидел в заднем ряду класса, где проводились урокилогопеда, и сделал что-то не так, нечто ужасное, судя по тону мисс Рэтклифф, ноон не понимал, что именно до тех пор, пока не встал. И только тогда он понял,что раздет донага. Жар, как волна стыда захлестнула его, но и возбудилаодновременно. Взглянув вниз и заметив, как пенис постепенно напрягается, онпочувствовал смешанное чувство тревоги и гордости. – Ты слышал, что я сказала?Подойти сюда!

Он медленно прошел на середину комнаты, а остальные – СэллиМейерс, Донни Френкель, Нонни Мартин, и бедняжка придурочный Слоупи Додд –хихикали над ним.

Мисс Рэтклифф стояла у своего стола, руки в боки, глазамечут искры, потрясающий ореол угольно-черных волос над головой.

– Ты – плохой мальчик, Брайан, очень плохой.

Он стыдливо потупил голову, зато головка его пенисаприподнялась, так что стала казаться, будто это единственная часть его тела,которая стыда не испытывает, потому что она не плохая вовсе, а совсем наоборот– очень хорошая. В том, чтобы быть плохим, вероятно, тоже есть своя прелесть.