– Шептала непристойности и в бокал что-то подлила, – поддержал его Макфарр. Падаль!

Но стоило схватить за грудки и встряхнуть обоих, как в зал вошел посыльный с внушительным свертком.

– Кому? – вопросил Эррас Тиши, знаком требуя отпустить близнецов и не наносить новых увечий.

– Даррею Дао-дво от Намины Сумеречной, – провозгласил посланник.

– С прощением… – ухмыльнулся кузен и совсем тихо, для Гера, добавил: – Навеянным действием дурман-травы. Ты в проигрыше, братец.

А оказалось… Да, о прощении речи более не шло, о смягчении наказания для кузена – также. По правде сказать, от девчонки он такого подвоха не ожидал. Некромантка подошла к возмездию с юмором и творчески, опять проявила смекалку. Вот только материал! Проклятье, как можно было древнее оружие расплавке подчинить, а затем уже из него это непотребство слепить?! Узрев ее скульптуру, Эррас Тиши застыл, у Нубуса голос сел, Даррея затрясло от ужаса и позора, а всех остальных от смеха, хоть они и старались скрыть улыбки за удивленно вытянувшимися лицами. Суд закончился без слов, боялись рассме– яться.

А потом, да, Гер сглупил, с опозданием поняв, насколько поторопился назвать сознательной сероглазую малявку, – она умудрилась обидеться на правду, еще и дверью хлопнуть сгоряча. Истинно, Таррах дернул спросить о проверке, а затем и открыть первую бутылку, вторую и…

Следующее утро для метаморфа младшей ветви рода Дао-дво началось погано, под гул в голове и тонкий голосок ехидной лопоухой нежити.

– М-дя-я-я-я! Два днь-ня моего отсутствий-я на лицо, вернее, на морду.

Многоликий тяжело вздохнул и промолчал, но кука решила, что игнорировать ее никак нельзя.

– Хозь-зяин, хозь-зяин! Неужели так сложно было закусывать?

– Не ори, – прохрипел он.

– Как не орать?! – возмутилась мелочь, набирая полную грудь воздуха, чтобы пропищать, надоедая своей персоной и правотой: – Й-я разве не проси-и-и-ила не наль-лягать? Просила. А ты!..

– М-м-м, – сняв ее с груди, скривился болезненно, выдохнул.

– Что?! – Мелкая пакость выскользнула из его слабой руки, уперлась лапками в поросшие щетиной щеки. – Плохо, дя? Не отвечай, сама вижу, – и с заботой в шепчущем голоске вопросила: – Рассольчика принести или водички?

– Уйди.

– Что?! Совсем? – подпрыгнула она от возмущения и едва не провалилась в рот разведчика, приоткрытый в зевке. – Ой…

– Тьфу ты! – Метаморф убрал с лица невкусную нежить, прищурил красный от недосыпа глаз. – Ладно, уши оставь и проваливай.

В названную часть тела теневая вцепилась лапами, как в самую большую ценность, и, дрожа, отползла подальше от Гера. Посидела несколько мгновений, приводя дыхание в порядок и заикаясь:

– А уши за-за-зачем?

– Надеру, когда окончательно проснусь. И за дарительницу Сумеречную ты мне еще ответишь, – пообещал он и отвернулся.

– Дя й-я знать ничего о дарительнице не знаю!

– Она сама тебя сдала, – тихий смешок и ехидное подтрунивание: – Неприятно, дя?

Несколько долгих мгновений было тихо, а затем раздалось возмущенное, но необиженное:

– Хозь-зяин, ну ты и бь-бяка!

– Не спорю, – откликнулся с зевком рыжий.

Молчание, потом тихое:

– А й-я тебь-бя все равно не оставлю.

– Хм! Напомнишь об этом, когда наказывать буду, – шепнул Герберт Дао-дво и погрузился в дрему.

Правда, разведчик совсем не учел того, что кука не высказалась, а потому еще долго ворочался под ее бубнеж и шипение. Подушкой отбиться уже не пытался, поганка растворилась в воздухе и с рвением, достойным похвалы, продолжила лекцию о вреде чрезмерных возлияний и крайней забывчивости, а именно:

– Где же это видано! Напилсь-ся и все забыл…

– Кука… – выдохнул он, мечтая, чтобы нежить заткнулась.

– Не смей угрожать мне телесной расправой! Й-я, может, и маленькай-я, но за себь-бя постой-ять могу.

– Теневая? – глухо позвал из-под подушки.

– Вот лишишьсь-ся доступа к резерву, и что тогда?

– Мелочь?! – И опять, отстаивая полюбившееся прозвище, поганка лопоухая намеренно не реагировала на окрики.

– Молчишь?! Вот и правильно, – заявила наконец, набирая громкости в голосок: – А й-я молчать не могу…

– Симпатяшка, чтоб тебя! – не выдержал многоликий.

Секундное затишье и воодушевленное почти в самое ухо:

– Дя-дя, хозь-зяин, й-я всь-ся внимание, что ты хотел? – Ох, шантажистка мелкая, доведет к Тарраху быстрее, чем Сумеречная. Теперь ясно, почему они так легко вошли в тайное содружество. Потому что похожи.

– Уйди вместе с ушами и с хвостом.

– Но а как же?.. – И столько недоверия в голосе, что метаморф выглянул из укрытия. Поняв, что привлекла все его внимание, пакость расправила уши, выпятила грудь и голосом верной до гроба нежити вопросила: – А как же задание? Й-я думала, оно у тебь-бя есть.

Задание? Действительно, есть, не зря же многоликий всю ночь пусть и пил, но над книгами сидел, выявляя привычки и повадки нетопырей как самок, так и на всякий случай самцов. Что ж, подумав немного, он отправил теневую пометить тех особей, что следят за командой Его Высочества, попутно определиться с их полом и проверить, покидают ли соглядатаи свои посты. Выслушав все условия и получив заветное задание, кука улетела. Гер надеялся, что занял ее на весь день, а оказалось, лишь на час.

– Хозь-зяин, й-я вернулась! – возвестила она, едва метаморф погрузился в более или менее приятные сны.

– Что так быстро?

– А-а-а, – бесшабашно тряхнула головой и улыбнулась, – своих соплеменниц к делу подключила!

– Освободилась, значит, – прохрипел Дао-дво, вновь зарываясь под подушку и одеяло. – Молодец… Иди погуляй.

– Не могу и не хочу, – заявила тварька, пролезая к нему и притискиваясь всем тельцем к шее. – Свое я отгуль-ляла, это во-первых, а во-вторых, й-я так по тебе соскучилась! Божечки мои…

– Что?

– Дя-дя, и по голосу, и по грубость-тям, и по гадость-тям! – заверила она и попросила: – Будь другом, не засыпай, еще чего-нибудь из вредности наговори. Или как нетопырей отвлекать будешь, расскажи. Расскажи-и-и-и!

– Будешь приставать, посажу на диету, – пригрозил Гер тихо.

– Будешь и дальше спать, покажу кошмар с Наминой в главной роли, – мстительно пообещала теневая. И Графитовый против воли вздрогнул, мурашками покрылся, мысленно помянул Тарраха, ибо сна уже не было ни в одном глазу.

– Твою ж… Кука!

– Ой, вот и мой родименький вернулсь-ся в мир бодрствующих! – воскликнула она и по дурной привычке сжала лапками его шею.